Мама и смысл жизни

— Тогда позвольте, я вас спрошу, — сказала Мерна, закидывая ногу на ногу и громко шурша колготками, — вы меня тоже так воспринимаете?

— Как именно? — замялся Эрнест.

— Как я только что сказала. Вы считаете, что я ограниченная? Скучная? Что со мной трудно общаться?

— Я никогда не отношусь каким-то определенным образом ни к тебе, ни к кому другому. Отношение всегда меняется.

— Ну, скажем, в среднем, — сказала Мерна, не давая себя сбить с курса.

Эрнест почувствовал, что у него пересохло во рту. Он попытался незаметно сглотнуть слюну.

— Ну хорошо.

Когда ты меня избегаешь, когда повторяешься, говоришь одно и то же на одни и те же темы — например, про свой пакет акций или свои постоянные конфликты с генеральным директором — я от тебя отдаляюсь. Становлюсь менее вовлеченным — это более точная формулировка.

— Менее вовлеченным? Это такой психотерапевтический термин, который означает, что вам скучно?

— Ммм… нет… то есть я хочу сказать, определение скучного для окружающих не всегда подходит к терапевтической ситуации. Пациент — то есть ты — здесь не для того, чтобы меня развлекать. Я фокусируюсь на том, как мой пациент взаимодействует со мной, чтобы…

— Но ведь, — перебила она, — наверняка некоторые пациенты наводят на вас скуку.

— Ну, — сказал Эрнест, вытягивая бумажный носовой платок из коробочки на боковом столике и сжимая меж ладонями, — я все время исследую свои чувства, и если я чувствую, что я… э-э-э… менее вовлечен…

— То есть если вам скучно?

— Ну… в каком-то смысле да. Если я чувствую, что… э-э-э… удаляюсь от пациента, я не думаю об этом в осуждающем смысле. Я воспринимаю это чувство как информацию и пытаюсь выяснить, что происходит между нами.

От Мерны не укрылась попытка Эрнеста вытереть ладони. Отлично, подумала она. Пусть попотеет за мои сто пятьдесят долларов.

— А сегодня? Сегодня вам со мной скучно?

— Сейчас? Нет, я совершенно точно могу сказать, что с тобой сегодня не скучно и не трудно. Я чувствую, что вовлечен. Мне страшновато. Я пытаюсь оставаться открытым и не загораживаться от тебя. А теперь ты мне скажи, что ты испытываешь.

— Ну… сегодня… все нормально.

— Нормально? А можно чуть менее конкретно?

— Что?

— Извини. Дурацкая попытка пошутить. Я хотел сказать: я чувствую, что ты уворачиваешься и скрываешь от меня свои подлинные ощущения.

Час кончился, и поднявшись, чтобы уйти, Мерна сказала:

— Я могу вам сказать про одно свое ощущение.

— Да?

— Меня слегка беспокоит, не слишком ли я на вас давлю. Не заставляю ли слишком тяжело работать.

— Да? И что в этом плохого?

— Я боюсь, что вы поднимете расценки.

— До свидания, Мерна.

Эрнест провел вечер за чтением, но чувствовал себя усталым и был рассеян. В этот день он принял восьмерых пациентов, но думал о Мерне больше, чем обо всех остальных вместе взятых.

Мерна в тот вечер ощутила прилив энергии. Походив по сайтам службы знакомств, а потом полюркав в чате для знакомств, она позвонила сестре, с которой уже много месяцев не общалась, и долго, с удовольствием с ней разговаривала.

Уснув наконец, она увидела во сне, что стоит с чемоданом и смотрит в окно. Появляется странное такси: яркой расцветки, прыгающее, словно

из мультфильма. На дверце написано: «The Freud Taxi Company [18] ». Мгновение — и буквы меняются, теперь надпись гласит «The Fraud Taxi Company [19] ».

18

Таксомоторная компания Фрейда (англ.)

19

Таксомоторная компания мошенников (англ.)

Несмотря на обиду и недоверие к Эрнесту, терапия стала для Мерны интереснее. Даже на работе она порой ловила себя на том, что с радостью ждет очередной сессии.

Она решила, что хитрая выдумка насчет подслушанного в туалете разговора достигла цели. Можно как-нибудь еще использовать цитаты из диктовки доктора. На следующей неделе Мерна собиралась обыграть слово «ноет».

— Мне на днях сказала сестра по телефону, — простодушно начала она, — что, когда я была маленькая, родители часто звали меня «мисс Нытик». Это меня почему-то очень обидело. Вы сказали, что ваш кабинет — безопасное место; что здесь мне можно исследовать вещи, о которых я больше нигде не могу говорить.

Эрнест энергично закивал.

— Так вот, я хотела вас спросить — вы тоже считаете, что я все время ною?

— Мерна, что ты имеешь в виду под словом «ныть»?

— Ну, вы же знаете — жаловаться, говорить противным голосом, так, что людям хочется от меня убежать. Так это правда?

— А ты сама что думаешь?

— Я думаю, что нет. А вы?

Эрнест не мог ни бесконечно тянуть время, ни соврать, ни сказать правду. Он заюлил:

— Если под словом «ныть» ты подразумеваешь, что часто жалуешься на свою жизнь, однообразно и непродуктивно — тогда да, действительно, я слышал, как ты это делаешь.

— Приведите пример, пожалуйста.

— Я обещаю тебе ответить, — сказал Эрнест, решив, что пора прокомментировать процесс, — но сперва я должен кое-что сказать. Мерна, я совершенно поражен тем, как ты переменилась за последние недели. И как быстро. Ты сама заметила?

— Как именно переменилась?

— Как? Да почти во всех отношениях. Посмотри на себя — ты сосредоточена, говоришь прямо, ставишь передо мной вопросы. По твоим собственным словам, ты остаешься в этой комнате. Ты говоришь о том, что происходит между нами.

— И это хорошо?

— Отлично! Я счастлив. Если честно, раньше я временами думал, что ты не замечаешь моего присутствия. Когда я говорю «отлично», я имею в виду, что ты движешься в правильном направлении. Но ты по-прежнему кажешься такой… как бы это сказать? односторонней, такой… ну… резкой, словно ты непрестанно на меня сердишься. Я неправ?

— Я на вас не сержусь, просто меня вся моя жизнь достала. Но вы обещали привести примеры моего нытья.

Эта женщина, когда-то чудовищно медлительная, начала двигаться едва ли не слишком быстро. Эрнесту приходилось напрягать все внимание для продолжения разговора.