Мама мыла раму
Шрифт:
— Знакомься: Женя! — повернулся Антон к сыну, а девушке процедил, что это мой сын Павел.
— Что вы так долго? — недовольно спросила Женя.
— Решали один извечный русский вопрос, — ответил Антон, садясь за руль.
— Быть или не быть, что ли? — протянула Женя.
Павел усмехнулся и захлопнул дверь.
— А что случилось? — поинтересовалась Женя.
— Да вот на пятом курсе бросил театральное училище, — кивнул Антон в сторону сына.
— И куда теперь? — спросила Женя, закуривая.
— В бухгалтеры, —
— А чего ждал так долго? — Женя стряхнула пепел. — Боялся мать расстроить?
— Типа того… — пробурчал Павел.
— А она считает, что все на свете должны быть артистами? — продолжала Женя.
Павел рассмеялся:
— Хуже. Она считает, что все на свете должны быть великими.
В машине повисла пауза.
— Она что — сумасшедшая? — Женя посмотрела на Антона.
— Просто она максималистка, — пояснил тот, — а тут родной сын…
— Она разве не понимает, что сейчас совсем другое время? — возмутилась Женя. — Люди хотят покоя и… денег.
— На свете счастья нет, но есть покой и деньги, — продекламировал Павел.
— Хорошо сказал, — одобрила Женя. — И вообще, что это за профессия для мужика: артист?
— А как насчет писателя? — поинтересовался Антон.
— Ты не писатель, — Женя погасила окурок. — Ты автор детективов.
Антон покраснел. А Павел вдруг спросил Женю:
— А кем работаешь ты?
— Я? — Женя повернулась к Павлу. — Менеджером в компьютерной компании.
— Останови! — вдруг сказал Павел отцу.
— А что такое? — затормозил Антон.
— Ничего, просто я тут живу, — ответил Павел и пояснил: — Со своей девушкой.
— Так и не поговорили, — огорчился Антон.
— А чего тут говорить, — хмыкнул Павел и вдруг сказал: — А свой новый роман назови «Так говорил Вася Пупкин».
— Ты снова пишешь романы? — повернулась Женя к Антону.
Но тот не ответил, как бы что-то обдумывая, и спросил сына:
— Но куда ты все-таки собрался? Я не верю, что в бухгалтеры…
— А что, — вспыхнула Женя. — Между прочим, мой факультет назывался «Менеджмент и бухгалтерский учет», — и добавила, обращаясь к Антону: — Это ведь не помешало уйти тебе от нее ко мне.
И Антон огрызнулся, что в данном случае меня интересует, куда уйдет мой сын.
Павел вышел из машины.
Антон тоже вышел и подошел к сыну.
— Пап, — вдруг сказал Павел, — помнишь, Раскольников хотел сделаться Наполеоном?
— Ну, — удивленно кивнул Антон.
— Так вот, я уверен, что в наше время у него была бы совсем другая теория… — Павел повернулся и зашагал прочь от машины.
А Марья Ивановна успокаивала дочь, что ты не расстраивайся: они все сейчас такие.
— Какие? — всхлипнула Лена.
— Ну… прагматичные, что ли… — Марья Ивановна налила дочери чаю. — Раньше, когда ты была маленькая, даешь в классе сочинение: «Кем я хочу быть», так десять напишут, что космонавтами, пять — учителями, еще пять — врачами, а остальные — артистами. А теперь: десять — бизнесменами, пять — риелторами, пять — менеджерами, а остальные… — она покосилась на дочь, — бухгалтерами. — Марья Ивановна резко отставила чашку. — А один написал «Килером», с одной «л», представляешь?
— Ужас! — согласилась Лена и усмехнулась. — Прям как в том анекдоте. Убил мужик старушку. Поймали его, спрашивают: «Зачем убил?» — «А мне ее заказали». — «И много дали?» — «Сто баксов» — «Сто баксов?!» — «Так ведь десять старушек — штука!»
— Во-во! — рассмеялась Марья Ивановна и, помолчав, добавила: — А девочки так прямо и пишут: «Хочу быть женой бизнесмена».
Лена прошлась по комнате.
— Они не хотят быть, скажем так, хорошими, — они хотят хорошо жить.
— Но ведь и бизнесмен, наверное, может быть хорошим, — неуверенно произнесла Марья Ивановна.
— Но самое ужасное, — как бы не слыша ее, продолжала Лена, — что мой сын такой, как все…
— А ты бы хотела, чтобы он был такой, как ты? — Марья Ивановна взяла сигарету из Лениной пачки.
— Разве ты куришь? — удивилась Лена, щелкая зажигалкой.
Марья Ивановна махнула рукой.
— Есть такой педагогический афоризм: дети похожи не на своих родителей, а на свое время.
Марья Ивановна затянулась.
— А директор моей школы, молодой человек лет тридцати пяти, сказал мне в приватной беседе: «Зачем вы заставляете детей читать такие тяжелые книги — „Преступление и наказание“, например, или — еще хуже — „Войну и мир“. Есть же дайджесты и кино, а у них и так близорукость и сколиоз».
— Добрый… — усмехнулась Лена.
— Неомарксист, — уточнила Марья Ивановна.
— Неомарксист?! — рассмеялась Лена и хотела что-то спросить, но в дверь позвонили.
— Кто бы это? — удивилась Лена и пошла открывать.
И через минуту Марья Ивановна услышала детский плач и вскочила со стула, но в комнату уже входила Лена со своей подругой Кирой, тоже актрисой, с ребенком на руках.
— Как это понимать? — спросила Марья Ивановна, подходя и улыбаясь Кире. — Очевидно, перед нами счастливая бабушка?
— Перед вами, Марь-Иванна, несчастная мать, — ответила Кира со слезами на глазах.
— С Дашкой что-нибудь? — сжалась Марья Ивановна.
И Лена приложила палец к губам, но Кира мотнула головой, что почему же, я расскажу…
И рассказала, что ее дочь Даша явилась к ней вчера вечером и заявила, что этот ребенок, представляете, «этот», мешает мне делать карьеру, и с ним я не смогу раскрутиться, а мне как раз сейчас предложили большую роль в сериале, и что если ты, мама, не уйдешь из своего говенного театра, где вдобавок играешь одни маленькие роли, и не возьмешь Егора к себе, я сдам его в детский дом.