Мамаев омут
Шрифт:
— А откуда ты знаешь, кого пошлют? — насторожённо спросил приятель Горелова Юрка Смоляков.
— Отец в город звонил… Ему так сказали, — буркнул Вовка.
— Ну нет, я не поеду, — заявил Горелов. — Зачем? Я уже был в «Артеке». Пусть кто другой путёвку получит… У нас многие хорошо работали… А потом, и некогда мне… Знаешь, сколько ещё работать в лесу?
— Так уж и не поедешь, — насмешливо бросил Вовка.
— Говорю ж тебе! — рассердился Горелов.
— А давай на пари! — Вовка вскочил и протянул руку.
— Идёт, — согласился
Мальчишки разъединили их руки и с недоумением посмотрели на Вовку.
— А что, в самом деле? Неужели одна путёвка на всех? — озадаченно спросил Юрка Смоляков.
Вовка засмеялся.
— Да ничего я не знаю. Просто я всё выдумал. Чтоб испытать вас…
— Шалопутный ты, Ерошин-Взъерошин, — с досадой отмахнулся от него Юрка.
После обеда все принялись за работу. Растянувшись длинной цепочкой, ребята неторопливо продвигались лесом, пристально осматривали каждое дерево. В руках они держали банки с ядовитой жидкостью и помазки из мочала.
Заметив на стволах деревьев колонию мелких яичек, отложенных бабочками непарного шелкопряда, ребята обрызгивали их жидкостью и шли дальше.
Горелов вручил Вовке помазок, банку с жидкостью и объяснил, как разыскивать поражённые деревья.
— Действуй, как разведчик. Смотри в оба… Чтоб ни одного дерева не пропустить.
Но Вовка плохо слушал наставления тёзки. В голове у него вертелась неотвязная мыслишка.
«Что ж получается! Вовка Горелов отказывается от путевки. Бывают же такие чудаки на свете!.. Что ж тогда станет с его путёвкой?
Передадут кому-нибудь из ребят. Но кому? Их же много. Да и когда передавать, если путёвка и без того “горит”, как сказал отец».
— Слушай, Вова, — подошла к нему девочка с косичками. — Почему ты впустую мажешь? На этих деревьях никаких вредителей нет.
— Для кого нет, а я вижу. У меня глаз намётанный. И не мешай тут! — закричал Вовка, размахивая помазком.
— Чудной какой-то! И впрямь Ерошин-Взъерошин. — Девочка пожала плечами и отошла.
Вовка вновь предался раздумьям. И тут его неожиданно осенило. Если путёвка «горит», значит, её надо срочно спасать. И сделать это может не кто иной, как он, Вовка Ерошин. Чем он, в самом деле, хуже других! Отдыхать каждый имеет право…
От таких мыслей Вовку даже бросило в жар. Но, может быть, отец и без того достанет ему путёвку. Обещал же он позвонить в город. Да нет, ничего он, пожалуй, не добьётся.
Вовка ещё немного помахал помазком, потом оглянулся по сторонам, зашвырнул банку и помазок в кусты и припустился к дому. На этот раз он бежал, наверное, не хуже первого школьного бегуна, и его уже больше не соблазняли ни колхозный горох, ни репа, ни кукуруза. В дом он влетел запыхавшийся и распаренный, как после доброй бани, и с ходу сообщил отцу, что Горелов от путёвки отказывается.
— Как то есть отказывается? — переспросил Кузьма Сёменович, поднимаясь из-за стола. Он, как и Вовка, тоже был потный и красный —
— А вот так, — пояснил Вовка. — Не едет. Он уже имел путёвку в прошлом году. Пусть, говорит, других посылают…
— Ах какой благородный мальчик! — похвалила Серафима Ивановна и, сняв со стены полотенце, принялась вытирать взмокшую от пота Вовкину голову.
А сама почему-то цепко уставилась в растерянное лицо мужа.
— Погоди, погоди! — взмолился Кузьма Семёнович. — Как это «других»? Путёвка же персональная, именная… — Он достал из конверта путёвку. — Вот она… чёрным по белому написано: «Владимиру Александровичу Горелову».
— Сказано — не едет, — с досадой повторил Вовка. — Он же, Горелов, такой… Отрубил — и точка. И другие ребята не могут. Запарка у них, работы полно.
— Значит, «погорела» путёвка, — вздохнул Кузьма Сёменович. — Придётся, видно, обратно отсылать.
— Зачем же обратно? Путёвку ещё спасти можно, — ласково заговорила Серафима Ивановна. — Один Владимир отказался, так другой есть. Перепиши её на нашего Вовочку — и делу конец.
Вовка невольно ухмыльнулся — до чего же мать здорово угадывает его мысли!
— Да тут и переписывать нечего, — продолжала Серафима Ивановна, заглянув в путёвку. — Одно лишь отчество исправить да фамилию.
— Что? Подчистками заниматься? — опешил Кузьма Сёменович. — Ну нет…
— Так «горит» же путёвка, ни за что пропадает… Ну что ты за человек, Кузьма Семёнович, — ни себе, ни людям. Для родного сына и такой малости не можешь сделать.
— Да пойми ты!.. Это же финансовый документ… В бухгалтерию попадёт. А там знаете какие доки… Любую шершавинку на путёвке заметят. Ну и выставят зараз нашего Вовку как миленького. Да ещё в школу напишут…
Пожевав губами, Серафима Ивановна не нашлась что возразить.
Прижавшись лбом к стене, Вовка захныкал, и на этот раз, кажется, без дураков. Всё, видно, пропало. И зачем он только старался все эти недели: «проявлял активность», готовился к встрече с морем, сегодня вот бегал к Вовке Горелову…
Кузьма Семёнович тяжело вздохнул — будь неладен тот час, когда он пообещал сыну эту злосчастную путёвку, — и направился к двери.
Но Серафима Ивановна задержала его:
— Слушай, отец… А может, ничего и подправлять не надо? Пусть наш Вовочка едет как Вовка Горелов.
— Чего-чего? — не понял Кузьма Семёнович.
Серафима Ивановна принялась объяснять ему как маленькому. Их сын берёт путёвку Вовки Горелова и завтра же выезжает в лагерь. Так будет спокойнее. Вовка ещё несовершеннолетний, паспорта не имеет, и никому в голову не придёт, что он живёт под чужой фамилией. А для верности отец напишет сыну справку, что тот действительно Владимир Александрович Горелов, и заверит школьной печатью.
— Вовочка, ты можешь один месяц называться Гореловым? — обратилась она к сыну.