Мамай. История «антигероя» в истории
Шрифт:
Однако планам Мамая не суждено было сбыться: когда он попытался укрыться от преследователей за стенами Солхата, его просто-напросто не впустили в город. Причем решение солхатского правителя Кутлуг-Буги и городского населения предать бекляри-бека было единодушным: Кутлуг-Буга рассчитывал сохранить свой пост и при новом хане, [299] а жители Солхата возненавидели Мамая после того, как он, задумав обнести город стенами, обложил местное население новыми налогами, да еще и заставил их гнуть спины на строительстве. [300]
299
И в самом деле, еще под 1387 г. Кутлуг-Буга фигурирует в качестве даруги Солхата [Григорьев, Григорьев 2002, с. 213], следовательно, его измена Мамаю обеспечила ему сохранение своего поста.
300
Предположение
В самом конце 1380 или начале 1381 г. Мамай был настигнут сторонниками Токтамыша под Солхатом и умерщвлен. [301] Впрочем, новый хан с уважением отнесся к памяти своего знаменитого противника и позволил его приверженцам похоронить его с почестями. [302]
…В 1994-1995 гг. под городом Старый Крым археологи обнаружили курган, содержащий захоронение второй половины XIV в., принадлежащее видному сановнику Золотой Орды или же племенному вождю. Находившийся в гробнице скелет принадлежал мужчине невысокого роста (ок. 1,5 м) в возрасте около 50 лет. Ряд косвенных свидетельств позволяет предполагать, что это и есть могила Мамая. [303] Степной курган, почетные похороны, да недобрая память среди местного населения в течение последующих веков — вот и все, чего удостоился после смерти выдающийся деятель, в течение 20 лет управлявший значительной частью Золотой Орды!
301
Версию гибели Мамая от рук сторонников Токтамыша содержат как русские летописные источники, так и восточные источники [см.: Памятники 1998, с. 11; Утемиш-хаджи 1992, с. 118], что, на наш взгляд, свидетельствует о ее достоверности. Ф. Я. Брун считает, что Мамай погиб в Кафе два года спустя после Куликовской битвы [Брун 1879, с. 226]. С. Марков считает, что генуэзцы Кафы выдали Мамая посланцам ордынского хана, которые тут же его казнили, и даже называет точную дату гибели Мамая — 28 ноября 1380 г. [Марков 1990, с. 124], однако никакие источники эту дату не подтверждают. По-видимому, С. Марков связывает ее с тем, что этим днем датировано соглашение генуэзцев с ханом Токтамышем [Dubois 1843, р. 284; ср.: Вашари 2001, с. 195; Desimoni 1887, р. 165]. Впрочем, мы вполне допускаем как возможный вариант развития событий, что Мамай мог быть схвачен генуэзцами Кафы и передан людям Токтамыша в знак лояльности города к новому повелителю Золотой Орды [личная консультация М. Г. Крамаровского; см. также: Смирнов 2005, с. 134-135].
302
См.: Смирнов 2005, с. 135.
303
Крамаровский 1996; 2005; Григорьев, Григорьев 2002, с. 213-214.
А дальше в дело вступили историки и публицисты, создавшие «своего» Мамая, образ которого никак не соотносился с реальным политическим деятелем. Этой «жизни после жизни» выдающегося ордынского политического деятеля посвящена вторая часть настоящей книги.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ИСТОРИЯ ОБРАЗА АНТИГЕРОЯ
(ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОГО РАССЛЕДОВАНИЯ)
ПРЕДИСЛОВИЕ.
ДВА МАМАЯ
Формирование образа Мамая в историографии началось сразу после его смерти. И, как это часто бывает, этот образ, со временем превратившийся в стереотип, имел весьма мало общего с политическим деятелем, послужившим его прототипом. Почему же «Мамай историографический» оказался столь не похож на «Мамая реального»?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо подчеркнуть, что большинство сохранившихся до нашего времени источников, содержавших сведения или упоминания о Мамае, имели целью не отразить исторические реалии, а продемонстрировать политическую и идеологическую позицию их авторов, а в еще большей степени — заказчиков таких произведений. Причем — применительно не ко времени Мамая, т. е. второй половине XIV в., а к собственной эпохе. Таким образом, Мамай, фигурирующий в произведении XV или XVI в. представлен читателям в контексте эпохи не Дмитрия Донского, а Ивана III или его внука Ивана IV, в соответствии с их взглядами, оценочными категориями и политико-идеологическими целями. И сам Мамай в этих произведениях интересен для автора (как и его читателей-современников) не как выдающийся золотоордынскии политический деятель, а всего лишь как символ — олицетворение всего враждебного, что Золотая Орда (или Степь, или даже Восток в целом) несла Руси и христианской церкви.
Яркий государственный деятель, Мамай представлен в российской историографии как символ важного этапа в борьбе Руси и Орды — начиная с битвы на Калке (1223 г.) и заканчивая стоянием на Угре (1480 г.) или даже ликвидацией последних постордынских государств в Поволжье — Казанского и Астраханского ханств (1552-1556 гг.). Олицетворение Мамаем вселенского зла, победа над ним в Куликовской битве должны были оправдать захватническую политику московских государей XV-XVI вв. в отношении наследников Золотой Орды — не случайно Мамай в сочинениях этого периода представлен как предок последующих ордынских и постордынских ханов, соответственно унаследовавших (в глазах московских идеологов) и его отрицательные черты.
Те же идеологические цели преследовали и историки XVIII-XX вв., для которых Мамай в их сочинениях также во многом являлся только символом, средством подкрепления их концепций развития русской истории. Весьма характерно, что негативную оценку Мамаю давали как историки-западники, так и славянофилы, и евразийцы. Для западников и славянофилов Мамай однозначно был олицетворением золотоордынской угрозы, изначальной и постоянной вражды Орды к Руси. Евразийцы же, отстаивая концепцию положительного влияния Золотой Орды на Русь и их союзных отношений, также рисуют Мамая самыми черными красками, обвиняя его во враждебности не только к Руси, но и… к самой Орде! Таким образом, несмотря на различную расстановку акцентов, представители всех противоборствующих течений в русской истории поразительно единодушны в отрицательной оценке личности и деятельности Мамая.
Любопытно отметить, что даже многие восточные историки (в первую очередь татарские, поскольку именно в Татарстане в настоящее время наиболее активно ведутся исследования по истории Золотой Орды) склонны «дистанцироваться» от Мамая, отрицать его принадлежность к татарам, к Орде и характеризуя его исключительно негативно. Таким образом, они в полной мере следуют стереотипу, сложившемуся о Мамае в российской историографии.
Уже было отмечено, что мало кто из политических деятелей, фигурирующих в русских средневековых исторических сочинениях, может сравниться с Мамаем по количеству обвинений в его адрес, отрицательных черт и негативных оценок. Однако возникает вопрос: почему же именно Мамай удостоился столь сомнительной чести от средневековых авторов и современных историков? Ответ представляется нам достаточно простым: Мамай (тот, реальный, исторический) проиграл! Он потерпел поражение, а не судят лишь победителей, побежденных же обвиняют во всех смертных грехах. Победитель считается обладателем покровительства божественных сил, а проигравший — лишившимся такого покровительства. Для объяснения причин, по которым последний утратил божественную поддержку, современники и потомки склонны обвинять его во всех смертных грехах — преступлениях, из-за которых даже небеса отвернулись от него! При этом каждое новое поколение изобретает все новые и новые грехи такого деятеля, а все последующие воспринимают мнения предков с полным доверием — сам факт его поражения делает такие обвинения вполне правдоподобными. На наш взгляд, именно это и произошло с Мамаем, историю которого писали его победители, а не приверженцы. В подтверждение отметим, что Дмитрий Донской и его соратники представлены в средневековых сочинениях не только как опытные правители и талантливые полководцы, но и как ревнители православия, которым в борьбе с Мамаем помогали многочисленные святые.
Главной проблемой современных историков зачастую является то, что они становятся на позицию авторов средневековых сочинений, не стараясь объективно оценить их цели, задачи и условия создания этих источников. Именно поэтому они в полной мере разделяют негативное отношение средневековых авторов к Мамаю. Соответственно, исследователи используют эти сочинения XV-XVI вв. как источник по истории эпохи Мамая, а не как источник взглядов сочинителей XV-XVI вв. на события XIV в. В результате такого подхода в современной историографии произошло срастание истории и политического мифа.
Лишь в последнее время, на рубеже XX-XXI вв., появился ряд работ, посвященных личности и деятельности Мамая, авторы которых сумели отойти от оценочных суждений и исследовать различные аспекты его биографии, сосредоточившись на фактах. К таковым следует отнести статьи А.П. Григорьева, И.В. Зайцева. Д.М. Исхакова, М.Г. Крамаровского, И.М. Миргалеева, И.А. Мустакимова, В.В. Трепавлова. Демонстрируя объективных подход профессиональных историков-исследователей, эти авторы, однако, не ставили перед собой задачу исследовать и развеять комплекс мифов о Мамае, тем не менее их работы в значительной степени облегчают нам подобную работу. Надеемся, что наше исследование поможет читателям понять разницу между реальным историческим деятелем и его стереотипом, сложившимся по политическим и идеологическим причинам в историографии.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
МИФ О ВРАЖДЕ С РУСЬЮ
О политическом противостоянии
Имя Мамая наиболее широко известно в российской истории, в которой он представлен едва ли не главным олицетворением всего враждебного русскому народу, борьбы Руси и Степи, зла, которое русским удалось в конечном счете искоренить.
Образ Мамая как злейшего врага Руси стал формироваться вскоре после Куликовской битвы, можно сказать, «по горячим следам». Конечно же, вполне объяснимо отрицательное отношение к нему со стороны русских авторов, прекрасно помнивших и сравнительно недавние набеги мамаевых войск на Русь, и кровопролитные битвы на Воже и Куликовом поле. Мы не собираемся спорить с очевидным, утверждая, что Мамай вовсе не находился во враждебных отношениях с Русью: его борьба с русскими княжествами отнюдь не миф. Миф заключается в другом, а именно — в стремлении русских летописцев и историков «удревнить» враждебность Мамая к Руси.