Маньчжурский кандидат
Шрифт:
— Конечно! Я к тому и веду! Пусть все узнают! Если в армии этого не поймут, то, черт побери, Айзелин поймет, поверь мне. И спустит с цепи всех собак.
— Нет. Нет, никогда.
— Нужно раструбить об этом как можно шире, хотя бы ради того, чтобы в армии не повторилось подобной ошибки, в результате которой с тобой приключилось непонятное. Это должно их волновать, как, по-твоему? Тебя, значит, можно не щадить, не то что меня, из которого сделали героя? Нельзя допустить, чтобы такие серьезные ошибки повторялись.
— Реймонд, послушай. Армия есть армия. Пусть меня не щадят, я не против, но не ради советских генералов
— Ладно. Делай как знаешь.
— Но поскольку существует шанс, совсем крошечный шанс, что, возможно, тут действительно есть угроза безопасности США, я должен заставить их разобраться во всем этом. Ты прав, Реймонд. Я должен. Должен.
— Зачем кому-то понадобилось, чтобы я получил Почетную медаль? Я даже толком не помню, как участвовал в той операции. Помню только некоторые фактыкасательно нее, но самой операции не помню.
— Расскажи-ка. Продолжай говорить об этом. Пожалуйста.
— Ну, слушай. Давай попробуем восстановить факты. Итак, мы в патруле. Ты в центре цепочки, я на правом фланге. Помнишь? Там будет темно. Я крикну тебе: «Капитан! Капитан Марко! Дай-ка мне света, сюда, вперед!» А ты крикнешь в ответ: «Сейчас сделаем, парень!», и вскоре вспыхнет осветительный патрон, и я продольным огнем обстреляю вражескую колонну, а я, как известно всем, даже читателям комиксов, прекрасный стрелок. Я начну двигаться в сторону врагов, подберу один из их собственных автоматов и закидаю их же собственными гранатами, восемь штук там будет этих гранат.
— Да, правильно, — сказал Марко. — Но ты не помнишь, как делалвсе это.
— Что я и пытаюсь тебе объяснить, — раздраженно ответил Реймонд. — Каждый раз, думая об этой операции, я всегда точно знаю, что произойдет, но никогда не могу представить себе, что это реально происходило.
— Ты что-нибудь помнишь о классной доске? О китайских инструкторах?
— Нет.
— Неужели ложные воспоминания? А о кинозале, мультипликационной картинке, звуковой дорожке на английском языке и стоящих вокруг китайцах тоже ничего не помнишь?
— Нет.
— Тебе, наверно, мозги промыли лучше, чем мне. Или Мелвину.
— Промыли мозги?
Это замечание Реймонду явно не понравилось. Ему была невыносима мысль, что кто-то подделал его личность, и он отверг эту идею сразу, окончательно и бесповоротно. Другой, услышав подобные предположения, возможно, загорелся бы жаждой действий или воспринял сказанное как вызов. Но только не Реймонд. Отвращение — вот какое чувство охватило его и, действуя точно багор, оно отталкивало Реймонда от твердого берега, туда, где ни о каком насильственном вмешательстве подобного рода не могло быть и речи, где он полностью зависел только от самого себя. Это вовсе не означало, что проблемы Марко мгновенно перестали для него существовать. Он по-прежнему страстно желал помочь другу восстановить сломанный внутренний механизм, вернуть себе сон, покой и здоровье. Однако если вначале Реймонд горел желанием принять участие в том, что представлялось ему пламенно-патриотическим крестовым походом, то теперь вульгарность самой идеи промывки мозгов заставила его буквально потерять дар речи.
— Это точно было промывание мозгов, — продолжал между тем Марко. — В моем случае что-то прохудилось. В случае с Мелвином — тоже. Да,
— Но зачем? — холодно спросил Реймонд. — Зачем коммунистам понадобилось, чтобы я получил Почетную медаль?
— Не знаю. Но мы должны выяснить это. — Марко встал. — Прежде чем я сделаю первый шаг, прежде чем уйду отсюда, я хочу услышать, что ты понимаешь, что я затеваю всю эту историю с трибуналом не ради того… не чтобы избавиться от этих снов…
— Черт возьми, Бен! Чья это была идея?
— Позволь мне закончить. Это официальное заявление, потому что, парень, я знаю, что говорю, уж поверь. Если я добьюсь трибунала — трибунала надо мной! — это может здорово ударить по нам обоим. — Марко закатил глаза. — Что бы сказал мой отец… слава господу, он уже в могиле и не увидит, как его сын поднимает бум из-за человека, удостоенного Почетной медали. Дерьмо! Но я должен сделать это. «Безопасность» — вот ключевое слово. Я смотрю в лицо ужасной опасности, которая угрожает погубить мою страну, и единственное, что можно противопоставить этой опасности, обозначается словом, имеющим прямо противоположный смысл. Безопасность. Ну, если на кону такие ставки, я согласен, пусть меня не щадят, как ты выразился. Пусть меня пустят в расход. Но к тебе это тоже относится, Реймонд. Имей в виду.
— Теперь ты закончил? Чья это была идея? Моя. Кто, можно сказать, заставил тебя затеять все это? Я. Однако ты можешь засунуть себе в зад весь этот патриотический треп о нашей великой стране. Я просто хочу знать, зачем шайке грязных коммунистов и деградировавших китайских кули понадобилось, чтобы я получил Почетную медаль.
— Реймонд, можно тебя попросить? Расскажи снова об операции. Пожалуйста.
— О какой операции?
— Ну, пожалуйста!
— В смысле, с того места, на котором я остановился?
— Да, да.
— Ну… потом ты подбросишь второй осветительный патрон, примерно на двадцать ярдов передо мной, примерно над серединой цепочки, потому что решишь, что я буду подниматься к гребню, и…
— Да, парень, это что-то!
— О чем ты?
— Каждый раз, когда ты рассказываешь об этой операции, ты рассказываешь это, как будто она пока не произошла, как будто она только еще будет.
— Я об этом и говорю! Именно так я всегда о ней и думаю! В смысле, когда на каком-нибудь банкете присутствует патриот из числа важных шишек, а газета заставляет меня тоже идти туда, и он начинает расспрашивать, как все было. Давай, Бен. Ты на правильном пути. — Марко пробежал пальцами по густым волосам, упер локти в колени и спрятал лицо в ладонях. Реймонд почти с нежностью смотрел на него. — Не смущайся, если тебе хочется плакать, — мягко сказал он другу.
Марко покачал головой. Реймонд открыл еще одну банку пива.
— Клянусь добрым, милым Богом, мне кажется, теперь я смогу спать, — сказал Марко. — Я просто чувствую это. Больше меня не пугают ни безумные голоса, ни быстро сменяющиеся, расплывчатые картинки, ни жуткие глаза тех, кто там сидел.
Он убрал ладони от лица, машинально протянул руку и взял у Реймонда банку с пивом. Тот начал открывать следующую. Так, сидя, Марко и уснул. Реймонд уложил его на софу, накрыл одеялом, выключил свет и пошел в свой кабинет, слушать завывания речного ветра и читать книгу с совершенно невероятным названием «Спиртное — слуга человечества».