Мандарины
Шрифт:
— Да, — молвил он, испытывая облегчение и разочарование: чересчур легкая победа ничего ему не давала. Но надо хотя бы довести ее до конца. — По сути, у Надин нет ни тени чувства ко мне, — добавил он. — Все, чего она хочет, это чтобы я взял ее в поездку; но, само собой разумеется, после возвращения мы расстанемся.
— В поездку?
— Она поедет со мной в Португалию.
— Нет! — сказала Поль. Внезапно ее безмятежная маска разлетелась на куски, Анри увидел перед собой живое лицо с дрожащими губами, с полными слез глазами. — Ты говорил, что не можешь взять меня с собой!
— Ты не стремилась к этому, я и не слишком старался.
— Я не стремилась! Да я бы руку дала на отсечение, чтобы только поехать с тобой. Но я поняла, что ты хочешь быть один. Я готова пожертвовать собой во имя твоего одиночества, — с возмущением воскликнула она, — но не ради Надин, нет!
— Раз ты не ревнуешь к ней, не вижу большой разницы — в одиночестве я или с Надин, — сказал он не без коварства.
— Разница огромнейшая! — взволнованно возразила Поль. — Будь ты один, я была бы с тобой, мы оставались бы вместе. Первое послевоенное путешествие: ты не имеешь права ехать с другой.
— Послушай, — сказал он, — если ты усматриваешь в этом какой-то символ, то совершенно напрасно. Надин хочется посмотреть мир, это несчастная девочка, которая никогда ничего не видела; мне доставляет удовольствие показать ей этот мир, вот и все.
— Если это и правда все, — медленно проговорила Поль, — тогда не бери ее. — Она с умоляющим видом смотрела на Анри. — Я прошу тебя об этом во имя нашей любви.
С минуту они пристально смотрели друг на друга; лицо Поль было воплощением мольбы; но Анри вдруг почувствовал прилив такого упорства, словно должен был противостоять не затравленной женщине, а вооруженным злодеям.
— Ты только что сказала, будто уважаешь мою свободу.
— Да, — с ожесточением ответила она, — но если ты собираешься уничтожить себя, я тебе помешаю. Я не позволю тебе предать нашу любовь.
— Иначе говоря, я волен делать только то, что хочешь ты, — с иронией сказал он.
— О, как ты несправедлив, — произнесла она, рыдая. — Я все принимаю от тебя, все! Но тут я знаю, что не должна соглашаться. Никто, кроме меня, не должен ехать с тобой.
— Это ты так решила, — сказал он.
— Но это же очевидно!
— Только не для меня.
— Потому что ты заблуждаешься, вернее, хочешь заблуждаться! Послушай, — сказала она более спокойным тоном, — тебе не дорога эта девушка, и ты видишь, какое горе причиняешь мне: не бери ее.
Анри хранил молчание; против такого аргумента возразить особо было нечего, и он сердился за это на Поль, словно она использовала против него физическое принуждение.
— Ладно, я не возьму ее! — согласился он и, встав, шагнул к лестнице. — Только не говори мне больше о свободе!
Поль последовала за ним и положила руки ему на плечи:
— Твоя свобода — это заставлять меня страдать? Он резко отстранился.
— Если ты решила страдать, когда я делаю то, что хочу, мне придется выбирать между тобой и свободой.
Он сделал шаг, и она с тревогой окликнула его:
— Анри! — В глазах ее отражалась паника. — Что ты хочешь сказать?
— А что я такого сказал?
— Ты не станешь нарочно разрушать нашу любовь? Анри повернулся к ней.
— Хорошо! Раз уж ты стремишься к этому, давай объяснимся раз и навсегда! — сказал он, рассердившись на нее довольно сильно и решив наконец выложить всю правду. — Между нами возникло недоразумение. У нас разные представления о любви...
— Никакого недоразумения, — поспешно возразила Поль. — Я знаю, что ты мне скажешь: любовь — вся моя жизнь, а ты хочешь, чтобы она была лишь частью твоей жизни. Я это знаю, и я согласна.
— Да, но тут-то как раз и начинают возникать вопросы, — сказал Анри.
— Да нет же! — настаивала Поль. — Ах, все это глупо, — добавила она взволнованным голосом. — Ты не станешь подвергать сомнению нашу любовь из-за того, что я прошу тебя не ехать с Надин!
— Решено, я с ней не поеду. Но речь идет совсем, совсем о другом...
— О! Послушай, — внезапно перебила его Поль. — Прекратим это. Если тебе необходимо взять ее с собой, чтобы самому себе доказать, что ты свободен, я предпочитаю, чтобы ты ее взял. Не хочу, чтобы ты думал, будто я тираню тебя.
— Я ее, конечно, не возьму, если ты будешь изводить себя в течение всего этого путешествия.
— Я гораздо больше изведусь, если от обиды тебе вздумается разрушить нашу любовь. — Она пожала плечами. — Ты вполне способен на это: малейшему своему капризу ты придаешь такое значение. — Она с умоляющим видом смотрела на него; ждала, что он ответит: «Я на тебя не в обиде», но ждать ей пришлось бы долго. — Ты любишь меня, — вздохнула Поль, — но ничем не хочешь пожертвовать ради нашей любви. Приходится мне отдавать все.
— Поль, — сказал он дружеским тоном, — если я поеду с Надин, повторяю тебе, что после возвращения я перестану с ней встречаться и что между тобой и мной ничего не изменится.
Она молчала. «С моей стороны это шантаж, — подумал Анри, — причем, пожалуй, подлый». Но самое забавное то, что Поль тоже отдавала себе в этом отчет; она собиралась изображать благородство, сознавая, что пошла на довольно гнусный торг. Но как быть? Надо знать, чего хочешь. Ему хотелось взять с собой Надин.
— Поступай как знаешь, — сказала Поль и вздохнула: — Полагаю, я придаю слишком большое значение символам. По правде говоря, поедет с тобой эта девушка или нет, разницы почти нет.
— Разницы никакой, — убежденно заявил Анри.
В последующие дни Поль не возвращалась к этому вопросу, однако каждый ее жест, каждое молчание означало: «Я беззащитна, и ты злоупотребляешь этим». Что верно, то верно, оружия у нее не было никакого, даже самого ничтожного, однако сама эта скудость была ловушкой, не оставлявшей Анри другого выхода, как стать жертвой или палачом; у него не было ни малейшего желания изображать из себя жертву; беда в том, что не был он и палачом. И чувствовал он себя, пожалуй, не лучшим образом, когда встретился с Надин на перроне Аустерлицкого вокзала.