Мандустра
Шрифт:
— Я тебя не обвинял! — воскликнул я, держась рукой за скулу и вставая.
— Вы вообще непонятно, что здесь делаете… В таком состоянии…
— В каком состоянии?! — обескураженно крикнул я.
— Ты знаешь, в каком, — с раздражением и злобой ответил он, смотря на свой кулак, потом быстро отошел, чтобы не поддаться страстному желанию врезать мне еще и вообще чуть ли не убить меня.
Он был крепкий и сильный, я был пьяный, мне было очень плохо; ознобы
Я вернулся к костру.
— Еще споешь? — мрачно спросил повар Миша.
— Хочу еще выпить… — грустно ответил я. — Меня побил калмык.
— Что?!!
К нам подошел человек, увешанный четками.
— Все это из-за твоего ума, — сказал он мне, пусто улыбаясь.
— Какого еще ума?! — возмущенно рявкнул я. — Царствие Божие не от мира сего!..
— Это все твой ум, — повторил он, не убирая гадкой буддистской улыбочки с лица. — Мир не есть сей или тот, просто это все — твой ум. А он сейчас помрачен.
Я ушел от них и почему-то заплакал, смешивая простые, бесконечно идущие и так слезы с подлинными обиженными рыданиями. В конце концов я добрел до палатки, лег рядом с болезненно ворочающейся Каролиной и отключился.
Наутро, когда я приоткрыл глаза навстречу солнечному восходу, я чуть не проклял все сущее, потому что опять оказался в этом мире, на этой планете, в этой Калмыкии, в этом теле. Я буквально умирал от похмелья.
Я еле-еле встал, дошел до лагерного умывальника и посмотрелся в осколок зеркала, прибитый гвоздем к дереву. На меня взглянула моя бледная, избитая, небритая рожа.
— Тем не менее надо опохмелиться, — сказал я сам себе, опять словно раздираемый на части ознобами, которые, возможно, были от вчерашней водки.
Мне навстречу шел один из моих старых знакомых, который, оказывается, тоже был здесь и готовился пройти пхову, чтобы научиться умиранию.
— Пошли выпьем, — сказал я ему, нащупывая кошелек в заднем кармане штанов.
Он изумленно посмотрел на меня, потом на солнце, недоумевая, но молча пошел со мной, видимо, сочтя, что со мной не о чем говорить.
Я шел вперед, ступая словно по кинжалам или по горящему костру.
— Ты… осторожнее здесь, — сказал он мне наконец.
Я махнул рукой с печальным отчаяньем.
Мы добрались до ларька с водкой, я тут же купил бутылку.
К нам подсели два калмыка.
— Кто тебя так? — спросил один из них, вопросительно указывая на бутылку.
Я встал с железного ограждения, на котором сидел, и протянул бутылку ему.
— А… — неопределенно ответил я.
— Если
— А… — повторил я.
Через какое-то время они быстро ушли. Я опять встал и тут обнаружил, что у меня нет кошелька.
— У меня украли все деньги, — ошарашенно заявил я своему другу.
Он грустно кивнул.
— Я видел, как они его у тебя вытаскивали. А что я мог сделать? Тебе бы опять врезали. Говорил я тебе: осторожнее здесь! Приехал… такой!
— Какой? — удивленно спросил я. — Ты видел и не мог сказать? Хоть закричать?..
— Да чего тут кричать! — раздраженно сказал он. — Тебя сейчас… голыми руками можно брать. А они тут все…
Я сделал огромный глоток водки. Ознобы все равно не проходили; слабость меня замучила.
— Что они тут все?! Что я вам… Что вы все от меня…
— Ты хоть бы Каролине какой-нибудь жратвы купил, а не водку постоянно.
— Ей сейчас не до еды! — отрезал я.
Он насупленно замолчал, потом скривился и произнес:
— Допивай, я больше не хочу… Я не за этим сюда приехал… Завтра уже Оле Нидал будет… Пхова…
— Пхова-пхова… — пробормотал я. — А мне хуево…
— Ладно, — сказал он.
Было видно, что я ему страшно надоел.
Шатаясь от опохмеления, я вернулся в лагерь. Меня встретила растрепанная Каролина.
— Там… Нашу палатку… Ветер полностью разорвал…
— А у меня украли все деньги, — сообщил я.
— Поздравляю… — совершенно не удивилась она. — Все? А как же море? Сколько можно пить?!
— Мне это… помогает, — ответил я, чувствуя, что опять отключаюсь, как ночью. — Ты же пьешь рогипнол!
— Да ну его!
Я лег на траву и неожиданно заснул.
Когда я проснулся, в лагере было тихо. Почти все ушли на семинар; я еле встал, опять ощутив похмелье и общую всегдашнюю разбитость.
Я прошел вперед и обнаружил Каролину, сидящую у костра. Она плакала.
— Что с тобой?
Она молчала.
— Что происходит?..
— Буддизм надоел! — вскричала она. — Я — православный человек, надо в храм идти, а не здесь…
— Буддизм… должен умиротворить наши души… — заплетаясь, проговорил я. — Мне надо опохмелиться.
— У тебя просто запой!
— У меня остались еще деньги в сумке.