Мандустра
Шрифт:
РАСТВОРИТЕЛЬ. Наш Бог — наш млечный Сок не даст свершиться мерзости сией. К битве, синеватый ублюдок!
АЦЕТОН. Да сгинут сладость и чудо!
И они, оседлав своих коней, понеслись друг на друга, остервенело размахивая снопами клинков. Ацетон ударил первым и отсек Растворителю уху: Растворитель по доброму улыбнулся и вытащил хрустально белый лук с острой острой тонкой стрелой. Ацетон поморщился, и…
Ко мне пришла жена с кружкой, ее губы были смиренно сжаты, левая нога дрожала.
— Я сделала, вот, попробуй…
Я
— Это не он! Не он!! Не он!!!
Она упала на кровать в конвульсиях.
Я встал.
— Надо ехать в магазин. Надо купить растворитель. Суши последние бошки. Молись. Да не оставит нас! Человек насквозь химичен. Больше нет ничего. Да победит Растворитель!
Я сел в машину и поехал. Я долго ждал до открытия. Я шел, словно босой по стеклам. Я купил 646-й. Я сел и долго долго ехал обратно.
— Все дело в нашем неверии, — говорил я, отжимая тряпку с растворителем, в которой была маковая соломка. — Плоть и дух взаимопроникаемы, а мы не верим. Неужели он здесь есть?
— Я чувствую его! — вскричала бледная жена. — Этот запах… Он так сладок, о, как же он сладок!..
— Цвет — коричнево-золотой, янтарный, медовый… Или это опять смола?
В ужасе и преддверии я ангидрирую. Развожу. Выбираю через петух.
— Вмажь меня.
Холодными руками жена протыкает мне руку, берет контроль, кровь вопросительным знаком изгибается внутри шприца, жена нажимает на поршень, и я чувствую… Взрыв!
— Это — он!!!!!
Мир воскрес; только ради этого мига стоит жить. Я сел на стул, опять прекрасный и благодатный. Все химично, все великолепно. Раствор был во мне, раствор был рядом со мной, рядом, больше ничего не имеет смысла; так должен я прожить всю свою жизнь. И когда она закончится, сверкая отблесками одухотворенного опийного раствора, я сладостно перейду в иной, лучший, более спокойный, чарующий мир, и воскресну вечным цветком небесного белого мака в раю.
— На тебе следы мака… — испуганно проговорила жена. — Как говорил этот с автоматом… Неужели это — он?!
— Да, — отчеканил я счастливо. — Да. Это — ОН. Все расцветает, все есть, все существует. Вмажься! Ради этого мига стоит жить.
1993
ОДИН ДЕНЬ В РАЮ
Ихтеолус просыпался, отдаваясь ласково и утверждающе встающему над светлым миром солнцу, радуясь его зову и наслаждаясь его призывом. Его губы улыбались; душа все еще трепетала, испытывая сладостную грусть и ощущение чего-то недостижимого и прекрасного, что только что было заполнением сна и чего Ихтеолус так и не обрел и вряд ли когда-нибудь обретет. Он открыл глаза, тут же скосив взор на дисплей, который демонстрировал автоматическую отключку подачи разнообразных снотворных и психоделиков и плавный переход организма на пышущее здоровьем румяное бодрствование. Огоньки слабо горели, жизнь собиралась начаться.
Ихтеолус левой рукой нажал на кнопочку проверки всех систем и замер в ошеломленно-счастливом предвкушении: он обожал этот миг, он боялся его, он ждал его, желая и не желая — это напоминало прыжок в пропасть, вылет из духа, бытие и ничто одновременно.
Тут же по его телу покатились волны самых любых ощущений; амплитуда была наиполнейшей, но все протекало столь
Ихтеолус сладко зевнул, радуясь краткому отключению любых подач в свой организм, а затем привычно нажал на утреннюю кнопочку, тут же ощутив прилив серотонина в мозгу, гамма-аминомасляной кислоты и короткого стимулятора (очевидно, кокаина), делающего подъем столь приятным и замечательным действом.
Ихтеолус вскочил, подпрыгнул пару раз, изобразил какое-то боксерское движение и пружинисто двинулся в ванную.
Ихтеолус был статным блондином стандартного роста и телосложения, имеющим оригинальное запоминающееся лицо, внизу которого, словно вырубленный из скалы, выдавался вперед поражающий резкостью очертаний подбородок, испещренный утренней щетинной мшистостью, будто аккуратно выращенными где-нибудь на краю света микролишайниками.
Он добавил себе стимулирующее серотонин вещество, расплылся в улыбке счастья жизни и начал радостно бриться, насмешливо наблюдая в зеркало свое смеющееся самому себе розовое личико.
Побрившись, Ихтеолус вышел из ванной, добавил себе стероидов, смешанных с каплей фенамина, и отдал все свое существо зарядке с использованием висящего на двери тренажера.
Затем — душ с небольшой инъекцией опиоидов, делающих блаженно стекающие по слегка утомленным мускулам струи ласковой воды еще более приятными.
Наконец, Ихтеолус сидел за столом в халате, на краткий миг подбавив себе героина, настроившего его на задумчиво-отдыхающий лад, а потом отключил все системы, настроившись на режим жизнедеятельности голодного жадного зверя хищника, требующего мяса, плоти, крови.
Завтрак был подан, и Ихтеолус набросился на него с остервенением животного, впервые за взрослую жизнь учуявшего течку самки. Он добавил себе вкусовых ощущений и теперь буквально рдел от счастья, перемалывая зубами бифштекс: это мясо было смыслом и средоточием всех мяс в его жизни, это был мясной апофеоз, вершина плотоядного совершенства, абсолютной радостью желудка, рта и пищевода, вампирической прелестью какого-нибудь затерянного в пустыне бедного тигра, загнавшего невесть откуда взявшуюся здесь косулю.
Бифштекс закончился, программа автоматически отключилась.
Передохнув пару секунд на барбитуратах, Ихтеолус инъецировал себе тетра-гидроканнабинол (такая зелененькая кнопочка в форме конопляного листа) и стал возвышенно и умудренно поедать сладкое, воспаряя в мягких грезах и наслаждаясь утонченным пирожным вкусом. И кофе тоже был тут; и кофеин также был как нельзя кстати.
Покончив с завтраком и позволив себе краткую передышку, занятую курением подлинного кальяна с истинным опиумом, Ихтеолус немедленно удалил из организма все токсины, затем опять внедрил в него мягкий стимулятор с ноотропилом, повышая уровень серотонина и, конечно же, гамма-аминомасляной кислоты, и настроился на трезво-внимательный рабочий лад.