Манюня
Шрифт:
– Агрррххххххх,- бесновался перед зеркалом папа,- женщина, что ты со мной сделала? Как мне завтра в таком виде ехать в Ереван?
– Можно, в крайнем случае, побрить тебя наголо!- мама благоразумно заперлась в ванной и выкрикивала предложения из-за двери.
– Какое наголо, ты издеваешься надо мной?- делал попытки биться головой об стенку папа.
– Можно надеть водолазку и натянуть её высоко на затылок,- не унималась мама,- или замотать шею шарфом. Имеешь право, может у тебя горло болит!
– Двадцать градусов на улице, какая водолазка,
– На Емельяна Пугачёва!- вспомнила я картинку, увиденную в какой-то книге,- хотя нет, вроде у Пугачёва волосы сзади были длинные. Но зато борода торчала колом,- поспешно добавила я, видя выражение лица отца.
– Агррррхххххх,- рычал папа,- агррррх!
Мы с сёстрами малодушно отступили в нашу спальню и заперлись там, оставив маму на растерзание отцу.
Следующим утром, пока мы ехали забирать дядю Мишу и Маню, мама позвонила Ба и предупредила её, что у папы неудачная причёска и лучше делать вид, что ничего не случилось.
– Ну что ты говоришь, Надя, и бровью не поведём,- заверила её Ба.
Поэтому когда мы подъехали к дому, всё семейство в полной боевой готовности выстроилось вдоль забора – во главе отряда стояла Ба, рядом топтался дядя Миша с пайком на роту солдат. Отряд замыкала празднично одетая и немилосердно причёсанная Маня. Семейство фальшиво улыбалось навстречу нашей машине и всячески делало вид, что не в курсе произошедшего.
– Твоя мать уже всё им рассказала,- буркнул папа.
Когда он вылез из машины, чтобы помочь дяде Мише убрать вещи в багажник, у наших друзей вытянулись лица.
– Обкорнала-таки,- дипломатично заметил дядя Миша.
– Увы, мой бедный Йорик! Я знал его, Горацио...,- расхохоталась Ба.
– Юрик-Йорик,- заплакал дядя Миша.
– Ещё одно слово, и я уеду без тебя, понял?- вызверился на своего друга папа.
– Молчу-молчу,- дядя Миша утёр слёзы,- поехали.
Все семьдесят километров до города Красносельска мы с Маней пели. Раз двадцать прокрутили весь репертуар нашего хора – начиная с «Бухенвальдского набата» и заканчивая Комитасовским «Крунком». Дядя Миша все семьдесят километров прохрапел в такт нашему пению. И только по окаменевшему затылку моего отца было видно, что пение наше ему осточертело.
Наконец он не выдержал:
– Девочки, вы помолчать хоть чуть можете?
– Нет, пап,- отрапортовала я,- если мы перестанем петь, нас мигом укачает.
– Я губную гармошку взяла, могу вам что-нибудь наиграть,- предложила Маня.
– Нет, только не это!- испугался папа,- вот если бы вы просто немного помолчали, а то голова уже от вас гудит.
– Пусть поют,- проснулся дядя Миша и снова затрясся от смеха,- я уже забыл, какая у тебя причёска!
– Ты думаешь, из Красносельска рейсовые автобусы не ходят в Ереван?- папа выпучился на него,- высажу!
– А что я, я ничего, я молчу.
Папа погладил себя по обкорнанному затылку и тяжело вздохнул.
– Обрастать, небось, месяц!
– Ты чего? Какой месяц! Как минимум три! У тебя же сзади не причёска, а фактически чёлка, притом очень короткая,- дядя Миша смеялся уже в голос,- и я таки тебе скажу, что анфас ты выглядишь даже выигрышнее, чем в профиль, бедный мой Йорик.
Мы с Маней покатились со смеху. Дядя Миша скорчился от хохота на переднем сиденье. Папа посмотрел на него, посмотрел на нас и тяжко вздохнул, папе было не до смеха. Дело в том, что у главного врача больницы, где работал папа, умерла тёща. И в пятницу намечались похороны. И папе надо было успеть сегодня вернуться из Еревана домой, а завтра явиться на похороны.
Вот с такой причёской на голове!
Через несколько минут мы въехали в город Красносельск. Красносельский район Армении издавна был населён молоканами, сосланными ещё Екатериной Второй за отказ от православия. За прошедшие два века мало что изменилось в укладе их жизни – те же побеленные избы с резными ставнями, огромные хозяйства, патриархальный уклад жизни, неприятие спиртного и табака, отсутствие телевизионных антенн на крышах домов. Часто на улицах города можно было встретить людей в национальной одежде. Каждый раз, проезжая Красносельск, ты словно попадал в русскую народную сказку.
– Остановись где-нибудь, покурим,- попросил дядя Миша.
– Заедем на автовокзал,- предложил папа,- там можно и кофейку попить, и покурить, а то неудобно здесь, на виду у всех. Они же не одобряют курение.
Он припарковался возле низенького здания автовокзала.
– Посидите в машине, мы скоро, ладно?
– Ладно!- согласились мы,- только вы нам принесите чего-нибудь сладенького.
– Возьмём вам бутылку лимонада «Буратино»,- обещал дядя Миша.
– Ура!- обрадовались мы с Маней.
И принялись терпеливо дожидаться их возвращения. А чтобы ждать было не скучно, мы высунулись в окно машины и стали любоваться городом.
Взглянули направо – стоял ряд белых домов с голубыми ставнями, взглянули налево – стоял ряд белых домов с зелёными ставнями.
– Красотаааа!- протянула я.
– Ага,- согласилась Манька,- ой, смотри, Алёнушка!
– Где?- я вытянула шею и увидела девочку, которая шла в нашу сторону. Девочка была в длинном белом платье и кружевном платочке, поверх платья она повязала узорчатый тюлевый фартук с оборкой по низу, на ногах у неё были светленькие туфельки.
Мы с Маней, высунувшись из окна, во все глаза наблюдали за ней.
Алёнушка под напором наших взглядов сбавила ход, а потом и вовсе остановилась шагах в пяти от машины. Постояла в нерешительности, потом повернулась к нам спиной. Мы ахнули – у неё оказалась длинная, пышная, необычайно красивого медового оттенка коса.
– Ух ты!- выдохнули мы,- вот это волосыыыы!
– Девоооочкааааа,- позвала я.
Девочка не шелохнулась.
– Боится нас что ли,- воинственно шмыгнула носом Манька.