Манюня
Шрифт:
– Зиник!- ругался начальник аэропорта Мирон Арменакович,- ни стыда, ни совести у тебя, посмотри, во что превратилось это солидное учреждение! Ты ещё корову свою на взлётную полосу притащи!
– Мирон Арменакович,- становилась в боевую позу Зина,- чем тебе эти несчастные куры мешают? Они что, кушать у тебя просят? А будешь буянить, так я и корову могу привести!
Мирон Арменакович недовольно бурчал под нос, но ничего не мог поделать. Дочь Зины замужем за его двоюродным братом, а как можно ссориться с родственниками?! «С другой стороны,- обижался Мирон Арменакович,- начальник я или шелудивый пёс? Что за отношение ко мне такое?»
– А если комиссия?- вскипал он.
– А с комиссией я лично буду разбираться! Так и скажи комиссии – идите разговаривайте с Зиной, ясно? А я найду чем умаслить комиссию. Две бутылки кизиловой водки – и комиссия будет ноги мне целовать!- наскакивала на него Зина.
В пылу спора у неё из-под тяжёлого узла волос вываливался рваный чулок. Из таких старых чулок раньше делали подкладку, чтобы придать причёске нужную пышность. Мирон Арменакович какое-то время со злорадством наблюдал за мотающимся по Зининой спине рваным чулком, потом его начинала мучить совесть, и он, косясь куда-то в сторону, шептал:
– Зиник, ты, это, поправь кос на голове!
– Где?- пугалась лицом Зина, лезла руками в волосы, и, по одной выдёргивая шпильки, приводила в порядок причёску,- посмотри теперь всё у меня в порядке с косом?- поворачивалась она спиной к начальнику аэропорта.
– Ага,- бурчал Мирон Арменакович.
«Косом» в нашем городе называли тяжёлый узел волос. Есть у меня большие подозрения, что кос – это перенятое из русского языка слово коса. Народ за ненадобностью отсёк окончание, и присвоил слову новый, доселе не снившийся великому Далю смысл.
Когда городок накрывали традиционные декабрьские туманы, аэропорт вовсе впадал в анабиоз. В ожидании лучших времён он дремал под густой шапкой влажных облаков, тётя Зина выгуливала кур у себя на дворе, а ястребы пережидали нелётную погоду в железных клетках. Сторож Степан приносил им поесть, и, следя за тем, как птицы уничтожают куски свежего мяса, разговаривал светские разговоры.
– Карабас джан,- говорил он,- медленно спеши, что ты ешь, как оглоед? Я же тебя вчера уже кормил, а ты себя ведёшь так, что мне стыдно тебе в глаз смотреть. Ты ещё скажи, что я тебя голодом морю! А ты, Барабас, воды мало пьёшь. Запивать надо еду, сколько раз можно тебе одно и то же сказать!
Степан разговаривал с ястребами только по-русски. Из уважения и чтобы показать, что он тоже не хухры-мухры, хоть и сторож. Ястребы кивали ему своими крючковатыми носами и делали вид, что они ассимилированные славяне.
Иногда, ближе к новому году, резко холодало, и тогда весь влажный туман мигом оседал на город толстым слоем снега. Просыпаешься с утра – а улицы завалены полуметровыми сугробами, и сердце от увиденного радостно подскакивает в груди. Урааааааа, наступила настоящая зима! Дети тут же хватали санки и на целый день пропадали из дому. Спешили жить полноценной зимней, такой редкой для южных широт жизнью.
Хозяйки вытаскивали тяжёлые ковры и выбивали их на белом полотне снега. Ковры мигом начинали переливаться яркими красками и долго потом пахли свежестью и зимой.
Однажды, такой декабрьской туманной порой, мы с Каринкой гостили у Мани. Родители с младшими сёстрами поехали в Кировабад, навестить нашу бабулю, а мы предпочли остаться с Манькой. Ба испекла своё знаменитое песочное печенье, и мы забавлялись тем, что соревновались, кто дольше продержит во рту растаявший, приятно пощипывающий язык тоненький лепесточек выпечки. Ба следила за нами с плохо скрываемым раздражением.
– Если вы будете дурачиться, то я больше не дам вам сладкого,- наконец не вытерпела она.
– Ба-а,- я мигом проглотила печенье,- не обижайся на нас, мы просто вкусничаем!
– Я вам дам вкусничать!- нахмурилась Ба,- так ведь подавиться можно, вдруг печенье не в то горло попадёт?
Манюня с Каринкой и ухом не повели, а я побледнела. Из-за специфического строения носоглотки я постоянно давилась едой или питьём. И тогда члены моей семьи кидались отбивать мне всё, что находится выше почек.
– Вся в своего отца,- причитала мама,- и того хлебом не корми – дай подавиться!
Папа давился даже чаще, чем я. Потому что ел очень быстро. Особенно часто он давился сырой морковкой, которую очень любил и поглощал в каких-то неконтролируемых количествах. Поэтому, как только папа приближался к холодильнику, мама тут же кидала клич:
– Дети, ваш отец снова собрался есть морковку.
Мы тут же слетались со всех концов квартиры и обступали отца.
– Идите отсюда,- ругался папа и быстро-быстро пожирал морковку,- всё будет нормально, я не подав… кха-кха-кха … люсь… кха-кха-кха… уху-кха!
– Папа откинь голову,- орали мы и колотили его по спине,- вот тебе вода, отпей глоточек.
– Захрмар…кха-кха-кха,это вы во всё виноваты… кха-кха-кха… не дадут человеку нормально… кха-уху-кха… поесть!
Я отодвинула свою тарелку и вышла из-за стола.
Манька с Каринкой и не подумали следовать моему примеру. Они с блаженным видом перекатывали во рту сладкую жижу и мычали от удовольствия.
– Ммммм,- переглядывались.
– Посмотрите на этих дегенераток!- прогрохотала Ба.
– Бааа,- ткнулась я ей в грудь мордочкой,- ну Ба-боч-ка, они не подавятся!
Ба засмеялась и поцеловала меня:
– Ну до чего ты ласковая, Нариночка, совсем как телёнок!
– А я?- мигом проглотила печенье Манька,- я что, не ласковая? Я тоже как телёночек, скажи, Ба.
– Телёночек, не волнуйся,- чмокнула её Ба и уставилась на Каринку,- ну что, Чингизхан, так и будешь упрямиться?
За особую склонность к разрушительной деятельности Ба назвала Каринку Чингизханом. Каринка гордилась своим прозвищем, и использовала его, как зубодробительный аргумент.