Марафон длиной в неделю
Шрифт:
Наконец шпион зашевелился и лениво отогнал овода. Тот недовольно закружил над ним. Белобрысый поднялся, потянулся и отер пот с лица. И только тогда направился к тайнику.
Он опустился перед ним на колени и стал разгребать песок руками, не спеша, аккуратно, будто был истинным хозяином этой земли, а не врагом. Толкунов вдруг ощутил прилив гнева и злости, но сразу же усмирил себя — гнев и злость были сейчас плохими советчиками. Нужно сохранять выдержку и рассудительность.
Агент разгреб песок, пошарил руками в тайнике и вытянул небольшой желтый чемоданчик. Очистил его от песка, даже сдул пыль, сел на траву и, положив чемоданчик на колени, раскрыл его. Стал рассматривать, словно в чемоданчике лежала не обычная рация, а какое-то сокровище. Любовно погладив аппарат, сдвинул чемоданчик на траву и закурил. Смакуя курево, затягивался, поплевывал: отдыхал и наслаждался жизнью, ощущая свою силу и безнаказанность.
Прикрыл чемоданчик, затоптал сапогом окурок, потом подобрал его, бросил в тайник, заровнял песок и надел шинель. Легко поднял чемоданчик и растворился в кустах — тех самых, откуда и появился.
Толкунов вздохнул обиженно, совсем как ребенок, которому пообещали что-то и забыли об этом. Слышал шуршание кустов — агент удалялся, но капитан полежал еще немного в окопчике и поднялся из него лишь минут через пять. Размялся малость и достал прикрытую хворостом и листьями рацию. Подул в микрофон и сказал глухо:
— Я — «Гончак-четыре», слышите меня? Докладывает «Гончак-четыре», «лис» сделал свое дело и возвращается. «Овчар», вы поняли меня? «Лис» возвращается.
Выключил рацию и почему-то подумал, что все же этот проклятый белобрысый наглец опять обманул его и вторично выскользнул из рук. Конечно, теперь он никуда не денется, капитан знал это твердо, но никак не мог избавиться от ощущений охотника, стрелявшего из двух стволов и промазавшего.
Посты докладывали один за другим, что агент возвращается к разъезду. Бобренок и Щеглов устроились в бригадирском вагончике — до прихода пригородного поезда оставалось четверть часа.
Поезд немного опаздывал. Бобренок стоял возле окна, Щеглов незаметно выглядывал из дверей. Поле обозрения было достаточно большое, и агент никак не мог попасть к разъезду незамеченным.
Наконец издали послышался гудок, заныли рельсы, и поезд как-то утомленно выплыл из-за крутого поворота. Паровоз притормозил возле самой стрелки, со свистом выпустил облако пара, как бы остановившись лишь на мгновение, чтобы передохнуть перед дальней дорогой. Но Бобренок знал: поезд будет стоять на разъезде, пока не придет военный эшелон из Львова. Однако агенту это было неизвестно. Он должен был уже появиться, чтобы потом не прыгать на ходу, привлекая внимание. И действительно, агент вышел из тех же кустов под насыпью, чувствуя себя свободно и почти не таясь.
Он сел во второй от паровоза вагон, возможно, перешел по тамбурам в другой, но это уже не имело значения — из Стрыя в поезде ехали двое контрразведчиков, переодетых в гражданское. Они должны «довести» агента до Львова. Бобренок и Щеглов не рискнули сесть в этот поезд: шпион мог засечь их во время утренней поездки, что никак не входило в планы офицеров Смерша.
Наконец из Львова пришел военный эшелон. Он перекрыл Бобренку пригородный поезд, и майор уже не видел, как тот отъехал. Через несколько минут к полустанку подкатил «виллис». Он забрал офицеров, и Виктор, не очень-то считаясь с разбитым шоссе, помчался во Львов. Должны были опередить поезд по крайней мере на полчаса и ждать агента на вокзале.
Бобренок сидел на переднем сиденье, незаметно искоса поглядывая на Виктора. Пережитое сказалось на внешности парня и манере держаться: черты лица его заострились, не улыбался, как обычно, а, крепко вцепившись в баранку, неотрывно всматривался в дорогу. Майор хотел как-то отвлечь его от унылых мыслей, но решил, что парень вряд ли нуждается в успокоении. Бобренок поднял воротник шинели и попробовал задремать, но холодный ветер и выбоины на шоссе вовсе не способствовали этому. Он сидел с полузакрытыми глазами. Щеглов начал какой-то разговор, но ни Бобренок, ни Виктор не поддержали его. Поэтому ехали молча до самого города, и, лишь когда выскочили на его улицы, Щеглов сказал:
— Пообедать бы...
Бобренок неопределенно пожал плечами — он и сам не возражал против обеда. Но не прозевают ли они прибытие поезда?
Виктор покончил с их сомнениями:
— Обед заказан на вокзале. Комендант — в курсе, накормят за несколько минут.
Щеглов довольно хмыкнул: всегда приятно, когда о тебе заботятся...
Комендант усадил их в отдельной комнатке при станционной столовой. Правда, обед им подали скромный: обычный суп и тушенку с макаронами, но комендант распорядился принести, видно, из особого фонда виноградного соку. Контрразведчики дружно приложились к графину, особенно не укоряя себя сокращением начальнического рациона. Тем более что комендант, тоже майор, как и Бобренок, за компанию с ними выпил целую кружку.
До прихода стрыйского поезда еще было время, и Бобренок вышел на перрон. Вместе с комендантом он обошел посты, выставленные комендатурой: в случае необходимости солдаты должны помочь в задержании вражеского агента и его помощников.
Комендант был исполнен оптимизма.
— Поезд прибывает на третий путь, — объяснил он. — Между ним и перроном будет стоять московский, и пассажирам придется спуститься в подземный переход. Оттуда — два выхода на привокзальную площадь. Там также наш патруль, ну а дальше... — Он развел руками, подчеркивая, что дальше его полномочия прекращаются и он снимает с себя ответственность, так как потом все уже будет зависеть от контрразведчиков.
Бобренок кивнул в знак согласия.
— Хорошо, майор, — сказал он, — мы благодарны вам.
Комендант усмехнулся:
— Поблагодарите, когда поймаете шпионов. А мы вам, если понадобится, поможем. Я дал приказ патрулям быть внимательными и старательно проверять документы у всех, мало-мальски вызывающих подозрение.
На перроне появился сержант и доложил, что пригородный из Стрыя прибывает на станцию.
— А если кто-либо из пассажиров пролезет под московским? — Бобренок указал на только что остановившийся состав.
— Перрон заблокирован, — объяснил комендант, — и единственный выход отсюда снова в туннель.
Бобренок вышел на привокзальную площадь. Возле выхода из вокзала стояло несколько киосков. За одним из них спрятался Щеглов: прекрасная позиция — площадь как на ладони, а тебя никто не видит.
— Поезд прибывает, — сообщил Бобренок и стал рядом с лейтенантом.
Теперь оставалось ждать, набираться терпения и ждать. Все могло случиться. Возможно, агента встречали не только контрразведчики и он передаст рацию связному или радисту тут же, на вокзале или на привокзальной площади, все могло случиться, и принимать решения надлежало ему, Бобренку. В его распоряжении машина («виллис» стоял неподалеку, у вокзальных складов) и еще двое оперативников. Одного из них майор видел — опирается на палку, с вещмешком в руке — солдат, получивший отпуск после ранения и добирающийся в свой Конотоп или Нежин...