Марафон длиной в неделю
Шрифт:
— Конечно, — подтвердил комендант.
— Где?
— Трамвайное управление начало функционировать в городе, кажется, в августе.
— Где оно?
Комендант назвал улицу, и Бобренок протянул Щеглову билет.
— Слетайте туда с Виктором, — попросил он, — а я тем временем свяжусь с Карим.
Щеглов аккуратно спрятал билет в спичечный коробок и спросил:
— Выяснить, где и когда продан билет? Сделаем.
Он возвратился через полчаса. Бобренок уже успел выслушать все неприятные слова от Карего, успел остыть от этих слов, успел даже подготовить
«Все равно, — размышлял он, — вражеской резидентуре нанесен ощутимый урон: в течение двух дней взято две рации и ликвидированы два агента, одного, правда, убили при задержании». Бобренок почти уверен, что при любых обстоятельствах шпионы больше не выйдут в эфир. Кроме того, этот белобрысый агент, так называемый лейтенант Грош, мог быть резидентом? Конечно мог, и кто докажет обратное?
Правда, Бобренок чувствовал шаткость этих утверждений. Вряд ли сам резидент пошел бы на квартиру Грыжовской, а потом подался за рацией к лесному тайнику...
Однако никто ничего не может окончательно утверждать... А если у них было безвыходное положение? Не следует забывать и о машинисте Иванциве, а также сцепщике вагонов Рубасе. В общем, есть еще нитки, зацепки, и не все потеряно...
Но почему так победно улыбается Щеглов?
Бобренок поднял на лейтенанта хмурый взгляд, и тот доложил:
— Билет куплен сегодня на шестом маршруте. К сожалению, вагоны еще не возвратились в депо и трудно установить, кто именно из кондукторов продал его.
Бобренок заметил сухо:
— Наверно, все это ни к чему. Видите, пассажиры висят на вагонах, тысячи людей, немало военных, попробуйте запомнить кого-либо...
Щеглов растерялся:
— Так вы же сами...
— Да, какой-то шанс все же есть. — Бобренок был явно непоследователен. — Значит, говорите, шестой маршрут?
— От Богдановки к вокзалу.
— Что такое Богдановка?
— Пригородный район. Точнее, окраина.
Бобренок повел плечами, словно сбрасывая с себя нерешительность. Приказал:
— Всех кондукторов шестого маршрута сюда. — Подумал немного и продолжал менее категорично: — Давайте сделаем так, лейтенант. Конечная остановка шестого маршрута на вокзале. Все вагоны должны, в конце концов, побывать тут. Организуйте кондукторов, может, кто-то и узнает этого... — бросил он суровый взгляд в сторону тела, лежавшего под простыней в углу.
Первыми зашли в комнату, где на скамейку положили одетое в шинель тело вражеского агента, две кондукторши с кожаными сумками, чем-то похожие друг на дружку. Одна полная и краснолицая, с двойным подбородком и водянистыми глазами; вторая тоже полная, но на голову выше коллеги и еще более массивная, в теплом вязаном платке, крест-накрест стягивавшем необъятную грудь. Была эта кондукторша чернявая, с цыганскими вытаращенными глазами. Она вошла в комнату первой и нисколечко не встревожилась, увидев мертвого на скамейке, а ее товарка, с любопытством выглядывавшая из-за нее, вопросительно уставилась на Бобренка.
— Чего звали? — воскликнула вдруг чернявая
— Скажите, пожалуйста, — в голосе Бобренка появились интимно-просительные интонации, — не узнаете ли вы этого человека?
Кондукторши переглянулись, видно, старшая подала другой какой-то, только им понятный сигнал, потому что, фактически не посмотрев на убитого, они энергично и в такт отрицательно закивали головами.
— Все же, очень прошу, гражданочки, приглядитесь, это вам ничем не угрожает, и претензий к вам у нас не будет. Не видели ли вы раньше этого лейтенанта? Ехал в трамвае шестого маршрута.
Более полная женщина, поправив платок на груди, шагнула к скамейке, потянув за собой и подругу. Они долго смотрели на убитого, наконец снова переглянулись и снова покачали головами.
— Нет, — ответила та, что помассивнее, — впервые видим. К тому же, знаете, сколько у нас пассажиров!
— Да, всех не упомнишь, — подтвердила другая.
Они ушли, и Щеглов сказал Бобренку:
— Могучие мадамочки, битые и перебитые, всего насмотрелись, им лишние хлопоты ни к чему, и мы...
— Но ведь этот тип ехал на вокзал рано утром, когда пассажиров мало, может, кто-то и запомнил его, — возразил майор, не дослушав. — Давайте следующих кондукторш, лейтенант.
Однако следующим оказался кондуктор — пожилой, седоусый, плохо выбритый, худой и весь какой-то выцветший. Щеки у него запали, а глаза за стеклышками очков в простой металлической оправе светились любопытством. Он вытянул шею из воротника темной заношенной рубашки, внимательно и без малейшего волнения осмотрел убитого. Вытер тыльной стороной ладони кончик покрасневшего носа и оглянулся на Бобренка.
— Так чего пан майор хочет? — спросил он вежливо, но не удержался и шмыгнул носом.
— Не ехал ли этот человек сегодня в вашем вагоне? Может, вчера или еще раньше? Вообще, может, где-то видели его?
Кондуктор слушал майора подобострастно, несколько раз кивнул, будто проникаясь серьезностью своей миссии, и Бобренок подумал, что, должно быть, наконец им повезло и сейчас получат хоть какую-нибудь информацию, но кондуктор решительно покачал головой и ответил твердо:
— Нет.
— Не видели?
— Никогда.
— А вы посмотрите еще раз.
— Зачем? Никогда не видел этого человека.
— Вот так категорично?
Кондуктор задумался, снова потянулся рукой к кончику носа, правда, не вытер и сказал уже не так решительно:
— Кто его знает, возможно, и встречались когда-то, но не припоминаю...
— Извините, что побеспокоили.
Кондуктор поправил сумку и ушел. На пороге задержался, обернулся, поправил очки и сказал, словно просил прощения:
— Вы на меня уж не сердитесь. Я бы с радостью, на что поделаешь! Не видел...
Щеглов засмеялся совсем по-детски.
— Ну что ты, батя, — сказал он душевно. — Нет — так и нет, спасибо, а то стал бы что-то придумывать, запутал бы нас...
Кондуктор выпрямился, будто эти слова лейтенанта сняли с его спины тяжелую ношу.