Марафон длиной в неделю
Шрифт:
Стрыйский поезд стоял на запасной линии, но Федор приблизительно знал, куда его загоняют, и нашел сразу. Прошел несколько вагонов, отыскивая свободное место, устроился около двух женщин с пустыми корзинами. Они возвращались с базара и, наверно, с хорошей выручкой, так как сидели довольные, умиротворенно щелкая семечки. Все у них уже было позади: и тревоги по поводу того, как удастся продать свой товар, где заночевать, как уберечь деньги от карманников; и радости, когда посчастливилось быстро сбыть картофель, свеклу и морковь, а потом купить именно то, что хотелось, вот даже цветастый платок, которым повязалась молодица, сидевшая у окна, в теле, розоволицая,
Худощавая женщина дала почувствовать Федору, что относится чуть ли не враждебно к такому соседству, не соизволила подвинуться, и лейтенанту пришлось сидеть неудобно, на самом краю скамейки. Невольно прикинул: надо было примоститься возле пышнотелой молодицы, ехать ему почти полтора часа, поезд стоит на каждом полустанке, и конечно же время лучше коротать в приятной беседе — а о чем говорить с этой высохшей и покрытой ржавчиной селедкой в юбке?
Напротив на скамейке пристроились тоже женщины, немолодые, в рабочей одежде, с пилами и топорами, и Федор догадался, что едут на лесоразработки, что возле разъезда на подступах к Залещицкому лесу. Обрадовался: ему тоже выходить на этом полустанке и в людском скопище легче затеряться.
— На работу? — спросил у женщины в потертом бушлате, положившей на колени тяжелый наостренный топор.
— Куда ж еще?
— Лес рубите?
Женщина посмотрела на Федора утомленно и недружелюбно, однако, увидев поношенную шинель и лейтенантские погоны, смягчилась. Лес рубить трудно, иногда нестерпимо трудно, но этому парню в видавшей виды фронтовой шинели еще труднее, им хоть смерть не глядит в глаза.
— Рубим, — ответила и махнула рукой. — Работаем на лесоповале, черт бы его побрал.
— Трудно?
Женщина приподняла топор, вдруг подала его Федору, тот взял, зачем-то провел пальцами по острому лезвию. Ощутив тяжесть топора, сказал сочувственно:
— Да, за день намахаешься!.. — Он и сам поднял топор, будто собирался рубануть, худощавая соседка испуганно отшатнулась, и Федор воспользовался этим, чтобы сесть поудобнее. — Ничего, — сказал мягко, — скоро война окончится, мужья вернутся, и будет вам легче.
Женщина забрала у него топор, зажала длинное топорище между колен.
— К кому вернутся, а к кому и нет, — проронила она спокойно, как-то даже равнодушно, и Федор подумал, что, вероятно, горе обошло эту женщину, но ошибся, так как ее соседка, тоже державшая на коленях топор, заметила:
— У тебя, Катя, хоть надежда есть: пропал без вести... А у нас похоронки...
Женщина неопределенно пожала плечами. Вдруг, опершись на топорище, подалась к Федору, уставилась в него полинявшими и утомленными глазами.
— Береги себя, хлопче, — сказала, улыбнувшись жалостно. — Такой еще молодой.
Федор подумал, что обойдется и без теткиных советов: чему-чему, а беречь себя научился, вот только проклятые немцы не хотят считаться с этим и упрямый Гаркуша. Но все равно пора кончать, и если Гаркуша будет противиться, то можно обойтись и без него. Нож в спину в темном месте, забрать деньги, документы — и в тыл. Куда-нибудь в Крым или ни Кавказ, где потеплее. По документам — он после тяжелого
Внезапно Федору стало жаль себя, и он твердо решил: хватит! В последний раз выполняет приказ Гаркуши, и на этом — точка. С Гаркушей, пожалуй, следует покончить сегодня же ночью, задушить тихонько в кровати. Их хозяин, кажется, завтра снова дежурит, значит, день у него в запасе есть, а за целый день в военной круговерти можно затеряться так, что сам черт, не говоря уже о контрразведке, не сыщет до конца дней своих.
«На просторах Родины чудесной...» — злорадно подумал Федор, и, верно, впервые за всю жизнь подумал с уважением и благодарностью о стране, которая поистине так велика и необъятна, что затеряться в ней человеку вроде бы проще простого.
Тетка, похожая на ржавую селедку, уперлась Федору в бок острым локтем, но теперь ничто не могло омрачить его мысли. Грубо нажал на тетку плечом, отстраняя, и подставил молодице ладонь.
— Может, угостите? — стрельнул глазом.
Та насыпала ему семечек, не жалея, с лихвой, усмехнулась ласково.
— А вы куда? — спросила не просто так, от нечего делать, а с явной заинтересованностью, и это еще раз убедило Федора в правильности его намерений. Пока существуют на свете такие пышнотелые доверчивые молодицы, он не пропадет, уж что-что, а с каждой женщиной всегда найдет общий язык, мог бы задобрить даже эту ржавую селедку. Но зачем?
Сделал таинственное лицо и ответил уклончиво:
— Вперед. Сейчас армия идет только вперед!
— Да, назад уже бежали! — не без ехидства встряла худощавая тетка.
— Вы, тетенька, несознательная и лучше помолчите, — одернул ее Федор. — В тот момент, когда вся страна кует победу, некоторые элементы спекулируют на базарах, пользуются нашими трудностями... Много выручили? — спросил резко.
Тетка отодвинулась от него испуганно.
— Все мои... — поднялась, прижав руки к груди, и засеменила не оглядываясь к туалету.
Поезд уже подходил к нужному разъезду, и Федор стал пробираться к выходу. Сначала у него было намерение соскочить за километр-полтора до полустанка, но поезд тут шел под горку, набирая скорость, и Федор решил не рисковать. Тем более он может затеряться в толпе женщин-лесорубов, тоже покидающих поезд на разъезде.
Состав остановился. Женщины с шумом и смехом стали выходить из вагона. Федор стоял возле окна спиной к ним, демонстрируя абсолютное равнодушие ко всему происходящему. Дождался, пока последняя женщина оставила вагон, и, увидев, что в тамбуре пусто, открыл дверь с противоположной стороны и выскочил в узкое пространство между пригородным поездом и товарняком, ожидавшим на разъезде своей очереди. Тут никого не было, лишь далеко, в конце состава, маячила фигура в железнодорожной фуражке. Федор нырнул под товарный вагон и пошел назад, к стрелке, которую только что проскочили. Обогнул товарняк как раз тогда, когда пригородный уже двинулся. Тут, возле стрелки, сразу за железнодорожной насыпью начинался кустарник. Федор и поспешил туда. Постоял немного, осматриваясь, но не заметил ничего подозрительного. Женщины с топорами и пилами окружили бригадира, он что-то объяснял им. К стрелке направлялся железнодорожник с масленкой в руке. Из паровоза, пыхтящего во главе товарняка, выглядывал машинист — обычная, будничная жизнь полустанка, не предвещающая ничего тревожного.