Марафон длиной в неделю
Шрифт:
Выскользнул в коридор — Рубас уже прошел мимо, подставив спину, когда Гаркуша положил ему руку на плечо. Тот дернулся испуганно, а узнав шефа, вздохнул и снял фуражку. Спросил:
— Вы один?
— Зачем пришел? — вместо ответа строго прикрикнул Гаркуша.
— Деда, спрашиваю, нет?
— Один я.
— Так бы и сказали... — Рубас наклонился к Гаркуше и прошептал: — Федор убит...
Гаркуша отступил на шаг — он сразу понял, что неожиданное появление Рубаса не предвещает ничего хорошего, но чтоб такое...
— Ты что мелешь? — не поверил он.
— Говорю, Федор убит, подстрелил патрульных возле вокзала, и сам видел, как его...
— А рация? — ужаснулся Гаркуша.
— И рация у них осталась.
— Ну ты и даешь! — воскликнул Гаркуша, вроде во всех несчастьях был виноват Рубас. — А ты?.. — Он вдруг тревожно стрельнул глазом. — А ты как?..
— У меня порядок, шеф, но не совсем.
Гаркуша отступил еще на шаг, потянувшись к пистолету. Рубас заметил это движение и поспешил успокоить его.
— Не волнуйтесь, сюда никого не привел.
— Так всем кажется. И Федор говорил...
— Удирать нам надо, шеф.
Гаркуша подтолкнул Рубаса к своей комнате. Указал на стул подле стола, сам стал около окна, чтоб видеть калитку. Приказал:
— Рассказывай!
Рубас коротко изложил все, что произошло на привокзальной площади, объяснил, как удалось избавиться от «хвоста».
— Должен был предупредить вас, — продолжал он. — Ведь ждали бы Федора, а кто знает, может, энкавэдисты уже идут по следу... Меня точно выследили. Надо исчезнуть. — Смотрел на Гаркушу преданно, и догадаться было невозможно, что и Федор, и сам шеф, и все их дела ему глубоко безразличны; пришел, мол, за деньгами, знал, что у Гаркуши есть деньги, и немалые. Захотел свою долю получить, а дальше его уже ничто не интересовало: с деньгами можно укрыться от опасности в надежном месте, а там видно будет — пока не утрачены старые связи, попытается найти какую-то лазейку на станции...
Гаркуша стоял, не сводя глаз с калитки, и чувствовал холодок в спине. Хотя и не испугался, он вообще почти никогда не пугался, был уверен в себе, в своей силе, уме и ловкости, знал, что нет безвыходных ситуаций. Да, жизнь не баловала его спокойствием, успел привыкнуть к опасности и не сдаваться до конца.
Думал: Федор, судя по всему, влип случайно, и с этой стороны ему вряд ли что-то угрожает. Грыжовской не известны его координаты, она поддерживала связь через Сороку, а Сорока переменил квартиру. Тут — порядок, хотя, конечно, относительный, Сорока мог и «засветиться». Но совсем уж плохо, что провалился Рубас. От Рубаса нитка тянется к Иванциву — значит, на железнодорожной агентуре надо ставить точку. Да и зачем ему сейчас агентура, если нет рации? Не до поросят свинье, когда ее опаливают...
Но разве опаливают?..
Гаркуша сказал спокойно:
— Это хорошо, что ты вовремя увидел «хвост», возвращаться домой тебе нельзя. Должен испариться.
— Должен, — согласился Рубас. — С вашей помощью.
— Я тебе что, квартирьер?
— Обойдемся, — нахально усмехнулся Рубас. — Но что сделаешь без денег?
— Дам.
— Сколько?
— Хватит. Выйди в коридор.
Рубас вышел не очень охотно. Гаркуша прикрыл дверь и достал из тайника за шкафом несколько пачек денег. Две засунул в карманы брюк, две оставил на столе, остальные спрятал в чемоданчик. Позвав Рубаса, указал на деньги.
— Твои.
Тот схватил жадно, увидев, что в пачках большие купюры, довольно засопел.
— Что от меня требуется? — спросил он.
— Сидеть тихо.
— Как вас найти?
— Никак.
— Но ведь...
— Забудь. Обо всем забудь, — посоветовал Гаркуша вполне серьезно. — Когда устроишься, напиши на главпочтамт до востребования. Иванову Виталию Петровичу, запомни. Сообщишь, как и где тебя найти.
— Напишу, — пообещал Рубас твердо, так же твердо зная, что немедленно забудет о своем обещании.
— А теперь иди.
Гаркуша дождался, пока за Рубасом захлопнулась калитка, и стал собираться. Положил на стол маленький чемоданчик, куда уже бросил деньги. Подумав немного, прикрыл их чистым бельем, сверху разместил мыло, зубную щетку и порошок, а также бритву. Потом упаковал хлеб, консервы и кусок сала, решительно закрыл чемоданчик и обулся в крепкие яловые сапоги. Надев шинель, поправил одеяло на кровати, заглянул в шкаф, где висел парадный китель с орденами; оставил на тумбочке развернутую книгу, а у кровати — совсем новые хромовые сапоги: все должно свидетельствовать о том, что квартирант отлучился ненадолго и скоро возвратится.
Запер входную дверь и положил ключ в условленное место. Сбежав с крыльца, уже хотел обойти дом — там, за кустами крыжовника, две доски в заборе держались на честном слове, дыра вывела бы его в переулок. Гаркуша знал это, хотя ни разу еще не пользовался таким запасным выходом. Но именно в этот миг заскрипела калитка, донеслось покашливание, и Гаркуша недовольно остановился. Надо же такое: в самый неподходящий момент принесло старика.
Впрочем, подумал Гаркуша, пусть на этом кончатся его неприятности, с этим еще можно смириться.
— Вы, Сергей Петрович? — спросил он, хотя и видел уже, что хозяин приближается по дорожке.
— Куда собрались, пан майор?
— На ночное дежурство.
— А Федор?
— Поехал в командировку. Ключ я оставил.
— Когда вернетесь?
— Завтра, — ответил он, зная, что уже никогда не видеть ему этого уютного домика с простоватым и добрым дедком-хозяином. — Или послезавтра, — уточнил на всякий случай.
— Возвращайтесь скорее, без вас грустно.
— Никуда мы не денемся, — бросил Гаркуша небрежно и направился к калитке, нащупав пистолет в кармане шинели. Не спеша пересек улицу, но не свернул, как обычно, к трамвайной остановке, а подался в город безлюдными кривыми переулками. Ибо знал: береженого и бог бережет.
22
Возвращаясь к разъезду, Толкунов попал на лесную поляну, сплошь покрытую желтыми и розовыми цветами. Шел, топча их сапогами и раздвигая полами шинели. И вдруг у него мелькнула мысль. Она была настолько непривычной и даже абсурдной, что Толкунов улыбнулся про себя, удивившись: неужели он может думать о таком? Прибавил шагу, рассердившись, но навязчивая мысль не исчезала. Наконец капитан остановился, опустился на колени и сорвал несколько маленьких красноватых цветочков, напоминавших гвоздику, понюхал — запах понравился, цветы также, и Толкунов нарвал чуть ли не на одном месте целый букет. Подровнял ножом стебли, достал из кармана газету и, оглянувшись, словно кто-то мог застать его за постыдным занятием, завернул цветы.