Марамзин
Шрифт:
Так они стояли у окошка, прижавшись, вернее, девушка позволила ему к ней прижаться; немного дольше, чем нужно, был он уже в этом состоянии нежности, и девушка опять удивилась, потому что приготовилась к продолжению боя. Когда наконец он пустил свои ладони гладить везде, где бы им захотелось, девушкины руки крепко их хватали, как жандармы, на окраинах платья — хотя и не прежде — и тут же опять отсылали их к центру, то есть к середине платья, на талию.
Долго продолжался этот бой, с постепенными уступками и отвоеваниями, Иван Петрович всего не упомнил, он был только уверен в своей правоте,
Вдруг по лестнице, снизу, кто-то стал подниматься, девушка выскочила из его ладоней, быстро застегнула пальто и отвернулась к окну.
Иван Петрович почувствовал настоящее горе.
По лестнице поднималась старуха с батоном, поднималась медленно, с одышкой, отдыхала, опершись на колено рукой. Ее голова постепенно вращалась вокруг проема, добираясь до них. Иван Петрович тоже стал смотреть в окно. Так они стояли молча, он и девушка, и глядели в окно, будто там было что-нибудь интересное. Две мухи ползали по стеклу с двух сторон, одна по другой, и согласно сворачивали в сторону, ни на шаг не расставаясь, как подруги.
Пройдя их площадку, старуха часто останавливалась, глядела на них из-под мышки, ждала. Долго возилась с ключами на шестом этаже, наконец, захлопнула дверь и затихла.
Иван Петрович сразу же кинулся к девушке. Надо было опять начинать все сначала.
— Нет, — заговорила девушка. — Хватит, не надо!.. На сегодня хватит... здесь нельзя.
— А где? — спросил Иван Петрович с выдохом, принимаясь опять за пальто.
— Нигде, — отвечала она, но не очень твердо. — На сегодня хватит.
— Нет! — вскричал Иван Петрович. — Как раз сегодня не хватит! Так нельзя!
— Можно, — сказала девушка быстро.
— Нет, нельзя, — сказал Иван Петрович, раскрывая пальто.
— Можно... — еще раз сказала девушка и замолкла.
Под пальто было все, как он оставил: все, что расстегнуто, было расстегнуто; все, что отогнуто, оставалось отогнутым. И от этого Иван Петрович опять зашелся и ринулся целовать и гладить девушке тело, а она отступала немного быстрее, чем прежде.
Они уже так перепутались, что иногда, целуя вниз, куда-то в тело, Иван Петрович попадал на себя и целовал по ошибке свое плечо или руку и только тогда замечал.
Неожиданно девушка по локоть закинула руки Ивану Петровичу за плечо, привстала и крепко прижалась к нему. Ей было некуда уже отступать.
Иван Петрович слабо, но настойчиво толкал ее переступить слегка назад, она подалась, они согласно сделали вдруг этот шаг, прикоснулись к стене...
И вот, наконец, было все.
Потом они недолго постояли, прижавшись; девушка, ошеломленная, ушла к себе в квартиру, а Иван Петрович с ее телефоном спустился по лестнице к выходу, вниз.
Он вышел из парадной, словно весь изнутри и снаружи промытый, добрый, свежий. На улице стало темно и просторно. Целый день его обидной зависимости был окончен. Ближний бой, который ему навязали, он выиграл.
Но
Эта игра, по законам, с приемами, к этому женщины сами его приучили (зачем это им?), и вот что хуже всего: ведь он знает, если он искренен с ними при этом — так и искренность входит прекрасно в игру, игра получается — лучше не надо, какой не придумаешь так ни за что.
Значит, надо ему сторониться всех женщин, очень выверить какую-то, отыскав среди прочих. Но ведь как отыскать? Да и вдруг не найдешь?
Нет, сказал себе Иван Петрович неожиданно с силой, возмутившись. Все же нельзя относиться мужчине ко всему этому так нестерпимо осторожно, словно некоторая часть его организма не находится вблизи от свободы, слегка застегнутая на четыре пуговки, меж которых может разгуливать ветер, — а расположена в дальней конторе, где она выдается по счету, заёмно, под строгим контролем всего государства.
— Господи! — сказал Иван Петрович, обращаясь не к Богу, которого не знал, а просто привыкнув к такому короткому слову, как всхлип. — Какое счастье людям дано между ног! И что они с ним делают! Как непростительно плохо они с ним обращаются!
И вот что еще вдруг открылось Ивану Петровичу: женщины всё это придумали не сами — весь ближний бой, все приемы игры! Это им руководство приказало так делать, через них, через женщин, на мужчину влияет его руководство, когда, наконец, отпускает его по звонку. Через женщину оно командует своими мужчинами, оно подсылает к ним женщину, уже воспитанную так, как ему нужно, уже обученную, с малых лет обученную, в животе у матери обученную, поколениями обученную, веками -— как же тебе против них устоять?
Женщине, конечно, кажется, что это сама она делает так, как захочет. А на самом-то деле ничуть не бывало — даже когда она тебя целует, это ей разрешили тебя целовать, кинули ее к тебе на поцелуи, отпустили — то есть как бы тебя за ее губами нехотя целует разрешившее руководство.
В общем, снова Иван Петрович ощущал себя обиженным какой-то высшей властью.
Часть II
ДУСЯ
«Два человека приткнутся друг к другу — вот уже и Бог; и только так.»
Из старого дневника
Глава первая
ДУСИНЫ ДЕНЬГИ
1
Этот раз у Дуси был отпуск зимой. Она не поехала к матери -— далеко, нужно денег, а она не отложила. Не с чего было откладывать, заработала мало, к тому же матери начала посылать, потому что знала из писем, что той это кстати. Повидаться же успеют не раз.
Дуся договорилась под городом с одной пен- сионеркой-старушкой и там у нее задешево прожила отпуск, свои две недели.