Маргарита и Мастер
Шрифт:
– Нет, - резюмировала она.
– И теперь то, что к делу не относится, а именно:
– Подхожу я к нему в Елисеевском и так прямо под козырек бросаю крылатую фразу:
– Маркс?
– Энгельс, - отвечает, а вижу: бум-бум, но только наполовину. И ясно: боится.
И знаете почему?
– У него не было фуражки, - сказал Кот.
– Зачем ты подсказываешь?
– укоризненно ответила она ему полуулыбкой.
– Простите, но даже я мало что понял, - сказал Плинтус.
– Но что-то все-таки поняли, как мой маленький, но уже тет-а-тет?
– Да, - ответил Пли, - на нем не было фуражки члена ордена меченосцев, но вы ее увидели.
– Правильно, но самое главное, что он сам понял:
– Я имею на него влияние.
– Это был Германн Майор, - сказал Штрассе.
– Зачем вы опять подсказываете, милейший?
– опять высказала она Коту в глаза то, что о нем думала.
– Дальше, - сказал ЕЕС.
– Дальше мы без слов зашли, как говорил Высоцкий про круги всегда голодной интеллигенции:
– В буфет для других закрытый, - и получили, что даже меня уже не удивило, приготовленный для нас целый вещевой мешок колбасы Брауншвейгской.
– Одной колбасы?!
– удивилась СНС.
– Я тоже сначала не поняла, но мне шепнули:
– Коньяк, мадера, мёд, корица и:
– Вот так мяса высшей категории, - заведующая чиркнула себя ладонью по горлу, что, я думаю, означало:
– Еще столько же, - а то и больше.
– Поэтому, - сказал Штрассе.
– Поэтому, - повторила придуманное им слово Редисон Славянская, - предлагаю сначала всем попробовать, правду ли сказала заведующая, а потом и лично получить каждому по:
– Палке, - и что характерно: длиной не меньше семидесяти сантиметров. Сказала, что специально для них готовили, - и показала...
– Вверх!
– крикнул ЗЧБНТИН.
– Вниз!
– угадал ЕЕЗ.
– Это на личное усмотрение, - сказал Кот, - смотря, кто откуда ведет пристальное наблюдение.
И с традиционным криком семьи Николая Рыбникова и Аллы Ларионовой, когда у них дома была курица:
– Оп-ля-я!
– нет, не высыпала прямо на стол мешище этой колбасы почти древнего 1904 года - рецепта:
– Каждому, - имеется в виду раскидала, как научилась в Америке, когда любила игрока в бейсбол. И это бы еще ничего, но и здесь никто не проявил малодушие, как при встрече с неизвестностью, а поймал свою палку, как будто всю оставшуюся жизнь собирался быть:
– Кетчером.
И даже СНС удивилась:
– Неужели я могу не только сидеть за письменным столом по двадцать шесть часов подряд и по восемь толкать речи прижученным дорогущими костюмами адидас благодарным контингентам, но и играть в бейсбол, несмотря на то, что в Библии нигде не написано, что человеки должны иметь верхние и нижние лапы, чтобы бегать и махать ими, изображая в Дон Кихоте ветряные мельницы, и упрямо движущиеся к ним стада баранов.
Далее, ресторан Ван Гог.
Куда их не хотели пускать, и куда они ломонулись, как сказал Кот Штрассе, потому:
– Что так написано.
– Где не удержался Сори, за что был наказан рассказом не в свою пользу. А именно:
– Еще у входа рассказал про своё путешествие по Елисею.
– А его подслушали, и сюда уже не хотели пускать.
Глава 45
– Я ничего не делал?
– оправдывался Сори перед собратьями не только по перу, но и по самому разуму, которые уже собрались развести костер, но не пред генеральным входом в этот кабакльеро, а прилично:
– Во дворе, - где другим можно, так как здесь живут даже бомжи. И несмотря на то, что бомж здесь всегда был только один, как и в кабаке его собрата по кисти - или что у них применяется еще там, как-то: острозаточенные камыши - хотели расположиться всей компашкой, ибо, как сказал нарочно Войнич:
– То, что мы пишем, и читают только одни бомжи.
– Почему?
– удивилась СНС.
– И знаете почему? Им больше делать нечего.
– Сказки рассказываете, господин художник, - сказал Пеле.
– Ибо бомжи - это как раз те люди, которые честно, от души произносят:
– Я не хочу больше жить.
– Почему?
– не понял даже ЕЕЗ.
– Потому что понимают: уже никогда больше не удастся послушать Пинк Флойд и Битлз, которых они когда-то любили.
Но вышла Мотя, и:
– Как электрик электрика узнала СНС.
– Прошу вас проследовать в отдельную аудиторию, где есть и сдвоенный персональный туалет.
– Почему не совсем отдельный, как в лучших домах Ландона, - решил неожиданно для всех почти поддержать Сори Кот Штрассе.
– Нет, то есть, точнее, да, потому что сдвоенный, - пролепетала Мотя, - но не по фронту, а по периметру.
– Нас хотят запутать терминологией, - капнул масло в разгорающийся костер Штрассе.
– Опять те же крестики, что и в Елисее, - сказал Сори, - а где нолики?
– Да, ладно вам - крестики, нолики, был бы сам текст, - сказал Войнич. И добавил: - Хотя, я понимаю, для некоторых крестики - это и есть текст, и без ноликов он, действительно, кажется неполным.
Могла бы начаться драка между Войничем и Сори, но Редисон развела гладиаторов:
– Никому - так никому, - пойдем в общую баню - прошу прощенья - так у нас в Америке называют тет-а-тем с режиссером или продюсером в дорогом кабаке.
– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, - как констатировали средневековые мыслители, - сказал один из простых литературных работников, которых не всегда называют писателями, а зря, и скорее всего, именно поэтому они за науку принимают простую: