Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Сен-Бон насмешливо хихикнул.
— И что же нам нужно сделать? — поинтересовался он.
— Нас здесь сегодня двенадцать. Надо, чтобы и нас тоже стало семнадцать, включая Лефора. Мы выстроимся вокруг большой залы, окна будут широко раскрыты. С мушкетами в руках, и у каждого свои человек на прицеле. Когда Лапьерьер выстрелит, мы должны тут же сделать то же самое, и в комнате окажется семнадцать мертвецов! Знаю, должно быть, это кажется вам настоящей резней, но, Бог мой, пусть кто-нибудь предложит мне другой путь!
— Черт возьми! — воскликнул Матье Мишель. — А этот Лефор, скажу я вам, парень что надо, это уж можете мне
— Как знать, — проговорил Доранж, — но, похоже, он совершенно прав! Можете рассчитывать на меня, Лесаж!
Тут поднялся Лафонтен.
— Прошу вас всех простить меня, — произнес он. — Но мне все-таки хотелось бы кое-что прояснить. А думали ли вы о том, какое впечатление произведет это на острове — семнадцать убитых, семнадцать расстрелянных, да еще таким манером? Что об этом скажут отцы-иезуиты, капуцины, францисканцы, доминиканцы?
— Совсем забыл сказать вам, что Лефор предусмотрел и это, — снова заговорил Лесаж. — Завтра один монах должен благословить мушкет, из которого будет стрелять Лапьерьер. Если вы захотите, он сможет благословить и ваше оружие.
— Я думаю, — вмешался Сен-Бон, — что мы будем действовать во имя короля, а значит, и во имя Господа! Я убью этих семнадцать негодяев без малейших угрызений совести и буду после этого спать совершенно спокойно!
— Охотно верю, — согласился Лафонтен, — тем не менее, господа, мне бы хотелось вернуться к своему первому возражению, а именно: кто убедит нас, что Лапьерьер возьмет на себя такую миссию? Вы ведь знаете его не хуже меня! Да на всем острове не сыскать человека слабее, нерешительней и трусливей, чем он! Что и говорить, повезло нам с ним, пока наш генерал находится в плену!
— Позвольте мне, господа, напомнить вам, Лефор ручается, что Лапьерьер поступит именно так, как он сказал. Это все, что я могу вам поведать, ибо больше мне ничего не известно. Однако Лефор высказался на сей счет вполне определенно и решительно!
— В таком случае, нам только остается выяснить, — снова вступил в разговор Лафонтен, — можем ли мы доверять этому человеку или нет? В этой связи небесполезно напомнить о его темном прошлом, о весьма сомнительных подвигах на иноземных пиратских судах. Правда, ему удалось твердой рукою ловко разделаться в таверне «Большая Монашка» с двумя-тремя мерзавцами, но достаточно ли этого, чтобы оказать ему наше доверие?
— Должен ли я добавить, — как-то вдруг посерьезнев, спросил Лесаж, — что это человек, которого привез на наш остров лично сам генерал? Так или иначе, господа, но решать вам. Только не забудьте, что если вы будете колебаться или откажетесь, то послезавтра в полдень будет уже поздно, хартия будет подписана, на острове воцарится анархия, и власть генерала будет безвозвратно утеряна! Вряд ли, господа, стоит добавлять к этому что-нибудь еще… Л’Арше, сделайте любезность, разлейте всем рому…
Пока наполнялись кубки, все начали оживленно переговариваться. Было похоже, что общее мнение было на стороне генерала, однако, прежде чем попросить гостей дать свой ответ, не сомневаясь, что он будет положительным, Лесаж позвал раба с блюдом, полным акрасов.
Эти аппетитные пирожки с треской, прожаренные в масле до золотистой корочки, вызвали у заговорщиков новый приступ жажды.
— Так что же, вы за или против плана Лефора?
Ответ был единодушным, хоть и несколько более шумным, чем ему хотелось бы:
— За Лефора! Да здравствует Лефор!
— Коли мы с вами пришли к согласию по всем пунктам, то я попрошу вас, господа, поддерживать связь со мною, ибо я буду в постоянном контакте с Лефором. Мы встретимся послезавтра здесь, чтобы всем вместе спуститься в форт Сен-Пьер. Еще одно, надо, чтобы нас было семнадцать, а сейчас нас пока всего двенадцать…
Тут снова в разговор вступил Лафонтен:
— Я сам позабочусь о пополнении.
Все зааплодировали этим словам и, выпив по последнему глотку рома, разъехались по домам.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мятеж
В тот же самый час в Прешере, в одном из скромных домов, расположенных вдоль берега реки, собралась другая компания, которая на первый взгляд была как две капли воды похожа на ту, что созвал у себя Лесаж.
Филипп Лазье принимал у себя всех, на чью поддержку рассчитывал Бофор в осуществлении своих замыслов. Однако здесь на ужин подавали молочного поросенка, на караибский манер поджаренного на деревянной решетке. Каждый отрезал себе по куску от струящейся жиром тушки животного, а вино из Франции и Испании лилось рекою.
Лазье начал поправляться. Чтобы не утомлять себя сверх меры, он принимал участие в трапезе, лежа на пальмовой циновке. У Арнуля и Ларше руки все еще были на перевязи. Царило всеобщее веселье. Если пока еще прямо и не говорили о хартии, тема эта, бесспорно, занимала все умы, и ожидалось, что по окончании пирушки Бофор сделает какое-то важное заявление.
Все подумали, что решительный момент наконец-то настал, когда он, повернувшись к Лазье, вдруг сказал ему:
— Мой дорогой Лазье, судя по вашему нынешнему состоянию, полагаю, у вас хватит сил, чтобы быть с нами послезавтра, когда Лапьерьер будет подписывать нашу хартию!
Филипп изобразил какую-то бледную улыбку и все еще слабым голосом ответил:
— Я почел бы за счастье быть там вместе с вами, но можете ли вы себе представить, как доберусь я верхом отсюда до Сен-Пьера?
— Мы найдем вам какую-нибудь карету! — заверил его Бофор тоном, не терпящим возражений. — Кроме того, должен предупредить вас, что, по моему мнению, ваше присутствие будет нашим решающим козырем. Видя перед собой тяжело раненного человека, которого убежденность в своей правоте и преданность делу заставили лично явиться, чтобы поддержать петицию, Лапьерьер уже не сможет более колебаться…
— Хорошо! — проговорил Лазье. — Можете на меня рассчитывать…
Бофор говорил свысока, тоном хозяина, и все с видимым усердием внимали каждому его слову.
Для всех битва была уже выиграна. С Островной компанией для них уже, так сказать, было покончено раз и навсегда, и праздник, что собрал в тот вечер за столом всех этих мятежников, в сущности, был лишь прелюдией, предвкушением более грандиозного пира, которым они шумно отпразднуют свою окончательную победу.
Однако там находились и Арнуль с Ларше. С перевязанными руками и все разгоравшейся жаждой отомстить Лефору и Байарделю. Да и у Бофора тоже хватало причин гореть желанием расправиться с заклятым врагом.