Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Неужели верховный наместник короля поселился в тех же апартаментах, где некогда жил он сам?
Он пересек небольшую прихожую, которую освещали все те же повешенные над дверьми железные фонари.
А когда солдат указал ему на дверь кабинета Дюпарке, его вдруг осенило.
Ведь говорил же Лефор, что теперь уже нет больше человека, который бы носил титул губернатора. Стало быть, враг его отрешен от должности. Генерал-лейтенант же, должно быть, расположился в тех же апартаментах, которые прежде занимал Дюпарке! Разве есть что-нибудь проще и логичнее этого!
Солдат постучался в дверь. Чей-то голос крикнул:
— Войдите!
Господину де Сент-Андре показалось, будто это был голос прежнего губернатора, но он даже усмехнулся столь нелепому подозрению.
Отойдя в сторону, уступая ему путь, солдат доложил:
— Господин Лешено де Сент-Андре!
Генеральный откупщик высоко поднял голову и вошел в кабинет. За столом, низко склонив голову и положив перед собою парик, сидел человек.
Дрожь пробрала Сент-Андре с головы до пят, а когда человек за столом поднял голову, ему показалось, будто кровь вдруг застыла у него в жилах. Окаменев, не в состоянии сделать ни малейшего движения или произнести хоть одно слово, он словно превратился в каменное изваяние.
— Господин генеральный откупщик, — мягким голосом начал Дюпарке, — я просил вызвать вас, чтобы поговорить о разных вещах. Предупреждаю, что, боюсь, мне столь же прискорбно будет произнести их, сколь и вам выслушать. Прошу вас сесть и послушать, что я вам скажу.
— Что за шутки! — воскликнул де Сент-Андре, задыхаясь и в приступе ярости обретя наконец-то дар речи. — Да, сударь, это шутки весьма дурного тона, и ставлю вас в известность, что не потерплю над собой издевательств столь наглого толка!
Жак, чуть подняв голову, с удивлением уставился на гостя.
— Шутки? — переспросил он. — Не понимаю, что вы хотите этим сказать!
— Да, сударь! Глупая шутка! Только попадись мне на глаза этот Лефор, клянусь честью, я отрежу ему уши! Рассказывать мне невесть что, весь этот вздор… и кому? Мне!
— Объяснитесь, сударь, прошу вас, — обратился к нему Жак, ничуть не теряя спокойствия. — Признаться, мне непонятны мотивы вашего гнева. Если Лефор проявил к вам хоть малейшую непочтительность, то, обещаю вам, он будет наказан, как заслуживает, хотя бы для того, чтобы научить его держаться на почтительном расстоянии…
— Этот разбойник, сударь, явился ко мне в имение Драсле, уверяя, будто со мной срочно желает говорить генерал-лейтенант, верховный наместник короля, и уж не знаю кто еще, Мартиники! Я во весь опор мчусь сюда…
Жак с улыбкой прервал его:
— Иными словами, знай вы, что это всего лишь некий господин Дюпарке, вы не стали бы так спешить, не так ли?..
— Нет, сударь, я вовсе не это имел в виду, но этот негодяй всю дорогу только и толковал мне, что об этом верховном наместнике, генерал-лейтенанте, и уж не знаю ком еще, Мартиники!..
— Правителе, сударь!.. Правителе Мартиники!..
— Что вы сказали?
— Я сказал, — взвешивая каждое слово, медленно проговорил Жак, — генерал-лейтенант, верховный наместник короля и правитель Мартиники. Это я и есть, сударь. Именно такие титулы в своей высочайшей снисходительности соблаговолил даровать мне его величество!
— Прошу прощенья, — после минутного замешательства вновь обрел дар речи бледный как смерть Сент-Андре, — прошу меня простить, сударь, но…
— Называйте меня «генерал», таково мое звание.
Генеральный откупщик снова превратился в изваяние.
— Я прошу прощенья, генерал, но вы должны понять мое удивление… Я не ожидал этого… Я не мог и предположить…
— Покончим с этим, сударь, — внезапно суровым голосом оборвал его Дюпарке. — Я благодарю вас за комплименты. И прошу вас, давайте перейдем к делам, которые заставили меня столь срочно послать за вами, ибо я был вынужден потревожить вас в столь поздний час.
Сент-Андре чувствовал себя так, будто его вдруг выбили из седла. Во рту был горький вкус желчи. Он едва слушал, что ему говорил генерал. Он думал о Фуке, который заверял его в своей дружбе и покровительстве. Да и маркиз де Белиль, разве он тоже не давал ему понять, что Дюпарке не сегодня-завтра будет смещен с должности. Мог ли тогда предположить Сент-Андре, что он объединит в своих руках полномочия верховного правителя и губернатора Мартиники?
Он испытывал горечь и глухую злобу против маркиза, который давал ему такие заманчивые обещания и вот не сдержал их! Да, хорошо же он выглядел перед молодым человеком, что буквально раздавил его своими титулами, своими полномочиями и обещаниями взбучки! Как сможет высказать то, что собирался насчет Мари?
Никогда еще в своем смятении он до такой степени не ощущал старости. Он чувствовал себя покинутым всеми — Фуке, друзьями во Франции, Мари… И Мари, не эта ли потеря более всех других ранила его в самое сердце? Позор, который ему только что пришлось перенести перед Дюпарке, разве он страшнее, чем быть всеобщим посмешищем, мужем, которому беззастенчиво наставляют рога на глазах у всех?
— Господин генеральный откупщик, — обратился к нему Дюпарке, — мне стало известно о некоторых сделках, которые вы совершили в последнее время с одной иноземной державою. Хотелось бы думать, что они хоть и противозаконны, но исключительно коммерческого толка. Мне хотелось бы надеяться, что вы не предали нашего короля, поддерживая отношения с капитанами многих испанских судов. Тем не менее вам хорошо известно, что такого рода торговые сделки запрещены законом, так что одно из двух: я могу заключить вас в тюрьму здесь или с первым же кораблем отправить вас закованным в цепи во Францию…
Генерал говорил бесстрастным голосом, лишенным всякого выражения. Но даже если эти угрозы по интонациям и не казались угрозами, каждое слово, словно удар молота, отдавалось в голове Сент-Андре, почти лишая его сознания.
Дюпарке замолчал, будто ожидая ответа или попытки защититься от обвинений. Поскольку не последовало ни того, ни другого, он окинул взглядом этого внезапно одряхлевшего человека. Его охватила жалость к этому существу, уже на закате своих дней, чей возраст требовал от него беречь силы. Справедливости ради он напомнил себе, что тот не тронул Мари, женившись на ней. Но мог ли он начинать свою карьеру актом такого всепрощающего милосердия?