Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Серый гранит переливался на солнце. Жак попросил Мари следовать за ним. Он даже взял ее за руку, потянув за собой, потом пошел впереди, дабы предупредить ее о малейшей опасности.
Если не считать криков потревоженных в своих владениях птиц, вокруг царила полнейшая тишина. Жара была уже не так нестерпима. Солнце палило не меньше, однако деревья давали тень, а зелень дарила прохладу. Всякий раз, когда они поднимали головы и смотрели на вершину холма, казалось, будто над нею курится какой-то пар.
Однако они не дошли до вершины, а остановились на скалистом плато, откуда можно было видеть имение Драсле и дом, который избрал в качестве своей резиденции господин де Сент-Андре.
— Всего час назад мы были где-то там, внизу, — заметила Мари.
Они остановились, любуясь панорамой. Жак встал позади возлюбленной и положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, почувствовав его прикосновение.
— Надеюсь, Мари, — произнес он, — вы не слишком страдали во время этого восхождения?
— Вовсе нет, — заверила она.
Однако посмотрела на свои туфельки и вынуждена была признать, что скалистая тропинка изрядно расцарапала и разодрала их. Она добродушно рассмеялась:
— Если бы их увидел господин де Сент-Андре, он, должно быть, поинтересовался бы, чем же я таким занималась, чтобы привести их в этакое состояние…
— Пошли, Мари, — снова позвал ее Жак.
Он отвел ее чуть подальше, в тень момбена, так плотно перевитого лианами, что плети образовали некое подобие гамака.
Там он заставил ее сесть, приговаривая:
— Что бы вы там ни говорили, Мари, но, думаю, этот подъем все-таки изрядно утомил вас. Отдохните немножко, ведь нам еще предстоит спуститься вниз… Подумать только, ведь пройдет совсем немного времени, — продолжил он, — и подняться сюда станет легчайшим делом. Я велю проложить здесь дорогу такой ширины, чтобы по ней могла спокойно проезжать карета, ведь подъем здесь станет более пологим. Посмотрите-ка, Мари, здесь мы будто парим над Сен-Пьером. Такое впечатление, словно мы в каком-то орлином гнезде, откуда можно за всем присматривать, дабы защищать от зла и невзгод. Вам не кажется, что здесь и вправду чувствуешь себя хозяином всего острова?
Она снова улыбнулась, соглашаясь с его словами.
Мари слушала его как-то рассеянно, ибо говорила себе: все, что бы он ни сказал, это правда, и она не могла бы ему противоречить даже в самом малом. Но главное, думала она, это то, что они здесь одни, вдвоем, и это уединение — сообщник их любви, их взаимопонимания. Она спрашивала себя, почему он снова не обнимает ее за плечи, как сделал это пару минут назад. Она чувствовала, что вся принадлежит ему, вся целиком.
— Здесь, — вновь заговорил Жак, продолжая свою мысль, — я прикажу построить этакий феодальный замок, откуда вы, Мари, сможете присматривать за своими подданными. Поверьте мне, вам недолго придется оставаться в доме господина Драсле…
Он отошел чуть в сторону и, оживленно жестикулируя, принялся описывать дом, который собирался построить.
— Стража будет здесь, часовня — вон там… Немного дальше разместятся всякие служебные постройки, а впереди — два павильона, где будут спрятаны пушки, с помощью которых мы сможем отбить любую атаку со стороны моря. Два павильона, которые день и ночь будут охраняться стражей…
Мари спрашивала себя, уж не бредит ли он? Но Жак снова и снова возвращался к своим описаниям, всякий раз добавляя новые детали, совершенствуя свой план, переставляя, меняя местами отдельные части, отдельные помещения и постройки. И внезапно, так велика была в нем сила убеждения, у нее возникло ощущение, будто она и вправду видит этот дом, который, как он утверждает, будет целиком и полностью для нее и где она будет царить, как королева…
Да, там вместе они выстроят грандиозные планы, они добьются, чтобы Мартиника стала более богатой, более процветающей! Это будет настоящий рай!
Он вернулся к ней и сел рядом. Взгляды их встретились. Эти глаза орехового цвета, которые он так любил, выражали безграничную любовь и глубочайшую нежность. Он вглядывался в них, с радостью рассматривая крошечные картинки, в них отражавшиеся.
— Жак, — пробормотала она, — неужели это правда, что мы скоро будем так счастливы? Так независимы?
— А вы по-настоящему хотите этого, Мари? — тут же откликнулся он. — Если да, то с вами мне не страшны никакие поражения! Вместе мы непременно одержим победу, это я вам обещаю!
Он обнял ее за талию, увлекая за собой в высокую зеленую траву под момбеном. Она давно уже только этого и ждала и с готовностью подставила влажные губы, в которые он впился со всей страстью. Дюпарке почувствовал, как тело Мари в его объятьях сперва расслабилось, как-то размякло от сладострастья, будто она вся плавилась, растворялась, чтобы слиться с ним. Потом тело ее напряглось, она выгнулась, всей плотью призывая его к себе.
Но Жак желал вдоволь насмотреться на нее, налюбоваться ее глазами, чье выражение с самого первого дня покорило его навсегда. Он оттягивал момент, который уже никогда не повторится. Он ласкал ее волосы, гладил кожу от ушей до груди. Он чувствовал, как она дрожит. Ощущал, как пульсирует под ним ее грудь, как старается она всеми изгибами тела теснее приникнуть к нему. Мускулы Жака напряглись, будто желая навсегда впечататься в ее плоть, придать ей свои очертания.
Им уже больше не нужно было говорить. Солнце, которое играло сквозь листву момбена, протягивало свои щупальца до самой земли и при малейшем дуновении ветра легкими прикосновениями гладило лицо Мари. Она закрыла глаза. Жак воспользовался моментом и снова в каком-то непреодолимом порыве нежно приник к ее губам.
Он оголил ее плечо. В ярком свете тропического дня кожа отливала перламутром, словно драгоценная раковина. На этом пригорке, куда так редко ступала нога человека, трава была будто девственной. Она источала тонкий запах зелени, изысканный аромат, напоминающий сок корросоли, но к нему примешивались еще и запахи других цветов, служивших добычей колибри.
Расстегнувшаяся пуговка сделала еще глубже вырез на корсаже Мари. Стала видна верхняя часть груди. И грудь эта дышала, поднимаясь и опускаясь в такт биению сердца. Жак расстегнул вторую, потом третью…