Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
— Готова обещать вам все, что вы пожелаете!
— И это тем более благоразумно с вашей стороны, что я уже приобрел для вас нескольких негров, которые будут полезны в новой резиденции генерального откупщика. Этих негров вы увидите нынче же вечером. Я уже поговорил об этом с вашим супругом.
— Ах, вот как! И что же он вам сказал? — как-то поспешно поинтересовалась она.
— Он сказал, что намерен обсудить это с вами сегодня вечером…
— И что же, он не нашел в этом ничего предосудительного?
— Мне показалось, что он был даже польщен таким вниманием. Я предупредил его, что это подарок по случаю вашего прибытия.
Какой-то момент она оставалась
— Спасибо! Благодарю вас, Жак! — воскликнула она со страстью и признательностью. — Вы угадываете мои самые сокровенные желания. Я всегда так мечтала, чтобы у меня были рабы! Чтобы тебе служили, почитали, повиновались… Ах, должно быть, это так чудесно!..
Он смотрел ей в глаза, и оттого, как они заискрились от любви, он чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
— У вас никогда не будет более верного раба, чем я, — заверил он ее с нежностью. — Только со мной тоже, Мари, нужно обращаться мягче… Дело в том, что я забыл вам сказать, негры, которых я дарю вам, совсем недавно в колонии. Всего пару месяцев назад они еще были свободными людьми. Теперь они закованы в цепи. Неволя не делает людей лучше; так что нужно быть с ними очень осторожной. Особенно с одним из них, который нынче утром подстрекал к бунту на «Люсансе». Все равно это не причина, чтобы считать его слишком уж опасным. Его собирались разлучить с женой. Он предпочел лишить ее жизни… но это забудется. В любом случае, вам придется набраться терпения и вести себя с ним деликатнее!
Мари почти не прислушивалась к тому, что он ей говорил. Радость оттого, что она пойдет куда-то вместе с Жаком, новая жизнь, завесу которой он приоткрыл перед нею, наконец-то обретенная уверенность в его любви — все это наполняло ее каким-то пьянящим счастьем, и она с трудом сдерживалась, чтобы не затанцевать или не запеть…
— Я готова, — сообщила она наконец. — Поехали?
— Поехали, — согласился он. — Мы возьмем лошадей в форте. А после торгов прогуляемся верхом… Там, у холма Морн-Руж, есть один колонист, думаю, он с удовольствием пригласит нас отобедать.
Когда они подъехали к порту, торги уже начались. Огромная толпа наводнила всю набережную, и выставленные на аукцион негры привлекали, по правде говоря, куда меньше внимания, чем туалеты иных колонистских жен.
Сами колонисты спускались с холмов группами, надев большие позолоченные шпоры и водрузив на головы огромные шляпы из панамской соломки.
Они разъезжали взад-вперед вдоль причала верхом на небольших лошадках, рожденных в колонии, взращенных ими самими и окруженных такой заботою, будто принадлежали к какой-то особо ценной породе. Вовсе не лишенные достоинств, лошади отличались нервным нравом и большой выносливостью. У них были надежные ноги, и они нисколько не боялись горных скал, по которым карабкались, таща на себе такие поклажи, какие трудно было сопоставить с их миниатюрным сложением.
Среди колонистов были и выходцы из знатных французских семейств: Бернар де Лонгвиль, Дюпати, Анжлен де Лустро и Го де Релли, был сам господин де Галлифе, а также представители гасконского дворянства, весьма, впрочем, обедневшего, всякие там Сен-Марки, Арманьяки, Салиньяки и прочие…
Женщины добирались сюда либо в колясках, либо же верхом, как и их мужья. Дороги в окрестностях были так плохи, что коляски волей-неволей приходилось делать узкими и не слишком-то удобными, но у каждой из дам был свой черный кучер, довольно смешно разодетый
Многие плантаторы, впрочем, являлись в сопровождении нескольких рабов. В колонии считалось хорошим тоном показать — мы, мол, люди не бедные и плантация наша процветает; что, впрочем, ничуть не мешало им тут же плакаться перед губернатором или перед Суверенным советом, что дела-де идут из рук вон плохо и их совсем задавили налоги и всякие иные поборы. Так или иначе, но единственным способом продемонстрировать размеры состояния все еще оставалось выставление напоказ своей многочисленной черной челяди. Не удивительно поэтому, что люди с достатком все увеличивали количество принадлежащих им негров, негритянок и негритят. Обряжали их во все новое, с иголочки, может, одежду эту и доводилось-то рабам носить всего только раз, а потом, когда праздник окончится и они снова вернутся к себе в мастерские, она уже будет служить другим. Они явно чувствовали себя не в своей тарелке со всеми этими обвязанными вокруг шеи брыжами, полотняными манжетками и кружевами… Однако все, дабы показать их невольничье состояние и подчеркнуть покорность хозяину, были босиком.
Буржуазия в ожидании дворянских титулов обильно увешивала животы тяжелыми золотыми цепями…
Среди женщин соперничество разгоралось во всю силу. Они до мелочей продумывали туалеты, украшали себя как могли, что было вовсе не удивительно, если учесть, что, кроме этого занятия, им здесь и делать-то было нечего — ведь торгами занимались исключительно их мужья!
Негры были выстроены по десять в ряд. Дети отдельно от матерей, мужья от жен.
Все еще закованные в цепи, они взирали на собравшуюся вокруг них толпу глазами, лишенными всякого выражения. Затуманенные взгляды их были обращены куда-то вдаль, теряясь в каких-то невидимых горизонтах. Иные из них сидели, столь же истомленные палящим солнцем, сколь и страданиями. У большинства были ужасающие раны. Они источали то же самое зловоние, что и привезший их сюда корабль. Вокруг них, бередя их раны, роями кружили насекомые, и несчастные, ослабленные лишениями, изможденные, страдающие болезнью, которая тогда еще не получила названия цинги, казалось, уже с безропотным смирением покорились судьбе.
У двоих из этих несчастных были явные признаки душевной болезни. Их держали отдельно, вместе с другими тремя, страдающими эпилепсией. Они будут отданы бесплатно в качестве премии тому из колонистов, кто оптом купит большую партию рабов.
В конце причала какой-то конторский служащий уже записывал только что совершенные сделки: «Кабанен — восемь рабов, сорок пять тысяч ливров; графиня де Сидран (за нее заплатил супруг) — двадцать девять рабов, сто семьдесят тысяч ливров… Мадемуазель Делафон-старшая, с сестрою — пять негров, пятнадцать тысяч ливров…»
К тому времени, когда прибыли Мари и Жак, доставка негров еще не закончилась.
То и дело сновали туда-сюда лодки и баркасы. Один важный барин зафрахтовал лодки из камедного дерева, которые доставляли ему все, что еще оставалось заманчивого на борту судна. Он желал делать выбор прежде остальных и имел на это право, ибо оплачивал расходы; впрочем, это право никто и не пытался оспаривать…
Набережная обретала все более и более праздничный вид. Креолки широко раскрыли свои огромные светлые зонтики, ибо солнце в зените жгло нестерпимо. Шелковые одежды переливались всеми цветами радуги, яркие цвета женских платьев делались в полуденный час какими-то ослепительно насыщенными.