Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Хоть негр и не понял ни единого слова из того, что говорил губернатор, он все же догадался, что спор возник насчет участи, какую следует ему уготовить. Но главное, он увидел, что его отвязывают, так ни разу и не стегнув кнутом! Он покорно дал себя отвязать и остался стоять неподвижно, снова скрестив руки на груди. Во взгляде его хватало и высокомерия, и холодного презрения. Он всем своим видом говорил, что не в силах справиться с болью, но уже смирился со смертью, если такова будет воля господ, в чьих руках оказалась его судьба.
Такое достоинство и такая отвага не могли не понравиться Жаку.
— Закуйте его как следует, — приказал капитан. — Да проверьте получше кандалы, чтобы этот подонок не доставил хлопот господину губернатору.
Принесли обрывки цепей, на которых все еще оставались наручники, но Жак остановил их прежде, чем они успели приступить к делу.
Он подошел к негру, вытащил из-за пояса свой пистолет, указал ему пальцем на дуло, потом приставил это дуло к его груди и, уверенный, что тот достаточно хорошо его понял, вернул оружие на прежнее место.
— Оставьте его, — распорядился он. — Надеюсь, он понял, что при малейшем подозрительном движении ему несдобровать.
Потом обратился к Морену, который с явным неодобрением покачивал головой:
— Мне нужны еще четверо. Если у вас в трюме найдутся невольники, которых пока не успели искалечить вконец, можете мне их прислать. Я велю заплатить вам за них в форте.
Между тем матросы не теряли времени попусту. Самые отважные из них смело спустились в трюм и вновь заковывали негров. Ощущая на себе не предвещавшие для них ничего хорошего взгляды матросов с хлыстами в руках, несчастные, ошпаренные кипятком, исполосованные уже хлыстами, истекающие кровью, не оказывали никакого сопротивления.
По очереди, одного за другим, их переправляли на палубу. Среди них можно было заметить негров любого пола и возраста, кроме разве что стариков, которые не только не смогли бы перенести этого чудовищного плавания, но и вряд ли нашли бы покупателей среди колонистов. Однако женщин и подростков вполне хватало. Самые маленькие плакали от боли и страха. Женщины с ошпаренными руками то и дело останавливались и дули себе на ожоги, пытаясь хоть ненадолго облегчить свои страдания, но тут раздавалось щелканье хлыста.
Теперь, когда невольники уже явно не представляли для них ни малейшей опасности, когда им уже было нечего бояться этих несчастных, снова закованных в цепи, команда действовала с каким-то поистине диким остервенением и жестокостью. Они мстили им с такой беспощадной ненавистью, что капитан, прекрасно понимавший, что, позволь он этой расправе продлиться еще хоть немного, ему уже нечего будет продавать на берегу, вынужден был вмешаться.
В сопровождении негра, который шагал позади, по-прежнему с высоко поднятой головой, будто он не чувствовал боли в изодранных, кровоточащих запястьях, Дюпарке подошел к борту судна в том месте, где был спущен веревочный трап.
Потом жестом дал понять негру, чтобы он перешагнул через планшир и спустился в лодку. Тот без колебаний повиновался приказу. Жак последовал за ним. Посадил его между собой и матросом таким манером, чтобы ни на минуту не терять из виду, и лодка стала удаляться от «Люсансе».
Не успела она достигнуть берега, как к губернатору устремилась плотная толпа, не столько чтобы поглазеть на негра, сколько горя желанием получить сведения, что же случилось на судне. Все эти люди сразу догадались, что на борту произошли какие-то драматические события, но издалека не смогли ничего рассмотреть.
Не говоря ни слова, Дюпарке жестом велел им посторониться и, по-прежнему держась позади своего невольника, направился к форту.
В глубине двора солдаты с мушкетами в руках тренировались в стрельбе по прикрепленным к невысокой стене целям.
Пройдя мимо караульного поста, который дозорный уже предупредил о его приближении, губернатор передал невольника на попечение одного из часовых, приказав отвести к Лефору, дабы он обучил его тому экзотическому жаргону, каким пользуются рабы, чтобы их могли понимать хозяева.
Жак было направился к себе в апартаменты, как вдруг заметил господина де Сент-Андре, который пересекал двор и направлялся прямо к нему.
Не колеблясь ни минуты, он пошел навстречу.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Господин де Сент-Андре принимает важные решения
Двое шли навстречу друг другу, не ускоряя шага, с нарочитой медлительностью в движениях, ибо если у Жака была масса причин самого разного толка, чтобы ненавидеть старика, то и у того хватало оснований не питать ни малейшей симпатии к губернатору. Он не простил Дюпарке оскорбления, которое он нанес, не выйдя встретить его по прибытии корабля. Ему предоставили скверные апартаменты, дурно кормят, его окружают недружелюбные люди, думал он про себя, а ведь все это делается руками наемников или прихвостней губернатора и уж явно не без его ведома.
Жак же, прежде всего остального, никак не мог простить ему того, что он стал законным супругом Мари.
Когда они уже оказались достаточно близко друг от друга, оба слегка склонили головы — ровно настолько, насколько того требовали правила хорошего тона, чтобы тебя не смогли обвинить в чрезмерном высокомерии, что не помешало каждому именно так и истолковать поклон другого.
— Добрый день, сударь, — первым проговорил господин де Сент-Андре, делая шаг вперед и снимая с парика свою широкополую шляпу.
— Честь имею приветствовать вас, сударь, — в том же тоне ответил Дюпарке, тем же манером снимая головной убор, куда скромнее украшенный лентами и плюмажами, нежели шляпа генерального откупщика.
— Не скрою, весьма рад наконец вас увидеть, — продолжил первый. — Я немало сожалел, что нам так и не удалось свидеться прежде, ибо я не только имею сообщить вам вещи чрезвычайно важного свойства, но должен также передать распоряжения от имени Островной компании.
— Был бы несказанно рад лично встретить вас, сударь, — без зазрения совести солгал Жак, — но, к несчастью, переезды в этих краях связаны с такими осложнениями, что мне пришлось предпочесть благополучие колонии святым правилам гостеприимства, думая, что вы сможете понять и не станете упрекать меня за это. Надеюсь, однако, что распоряжения мои были выполнены, и у вас нет оснований жаловаться, что вас не приняли и не разместили здесь как подобает?