Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
Реджинальд снова улегся. Он лежал, позабыв про Жюли и думая лишь о том, что она только что ему сообщила.
— А правда, хотел бы я знать, что же такое мог наговорить генерал насчет Луизы?
— Насчет вас с Луизой, — скидывая платье, уточнила субретка.
Она была совсем голая, ибо при этакой невыносимой жаре женщины здесь старались надевать на себя как можно меньше всякого белья, и слегка задрожала — не разберешь, то ли от прохлады, то ли от стыдливости. И сделала вид, будто торопится поскорее нырнуть в постель и занять заранее приготовленное для нее местечко. Но он, будто нарочно дразня ее, тут же подвинулся на постели и занял его сам. Ей пришлось обойти кругом кровать с намерением улечься с той стороны, где только что был кавалер, но тот со смехом снова повторил тот же самый маневр.
— Ах, если бы вы знали, как же я люблю глядеть на голеньких женщин, которые ищут убежища в моей постели! — признался он. — Будь моя воля, всю жизнь только и любовался бы женщинами, которые разгуливают по моей спальне в чем мать родила… Кстати, вы хоть дверь-то заперли?
Она вспомнила о своей оплошности, кинулась к двери и повернула ключ. Потом бегом вернулась и, не дав ему времени занять место, которое она себе облюбовала, проворно нырнула под одеяло, с безукоризненным мастерством изображая, будто вся так и дрожит от холода.
Она натянула одеяло до самого подбородка, стараясь как можно получше спрятаться. Реджинальд склонился над нею, заглянул ей прямо в глаза и зарылся носом в густую пену шелковистых волос. На лице его блуждала обычная насмешливая улыбка. Жюли почувствовала, как нежная, теплая рука скользнула по ногам, погладила бедра, потом поднялась до грудей и, на сей раз задержавшись подольше, крепкой хваткой стиснула их пальцами, и ее охватила дрожь — теперь уже не от холода и без всякого притворства.
— Задуйте свечи, — едва слышно попросила она.
— Одну минуточку, Жюли. Прежде повторите мне, прошу вас, что же все-таки сказал генерал…
Она бросила на него укоризненный взгляд. Тоже мне, нашел время и место, чтобы заводить разговоры про генерала!..
— Так вот, нынче вечером генерал вместе с мадам Дюпарке вышли прогуляться во двор замка. Обычно-то генерал гуляет один, а мадам поднимается вместе с Луизой, чтобы побыть с детьми и поцеловать их на ночь… Ну, и я тоже по случаю оказалась во дворе. Они-то меня не заметили и говорили между собой, ничуть не догадываясь, что кто-то может их слышать… Генерал как раз говорил про вас. Вот тут-то он и заметил, что у Луизы был очень заинтересованный вид, когда вы рассказывали что-то про Кромвеля и про Анну Австрийскую…
— Заинтересованный вид? Что значит — заинтересованный вид?
— Он сказал, слово в слово: «Не удивлюсь, если этот кавалер вскружил голову нашей милой крошке Луизе…» А мадам и отвечает: «Надо бы предостеречь ее от опрометчивых поступков! Этот человек не для нее…»
— Ах, вот как?! — весело воскликнул Реджинальд. — И это все?
— Нет, сударь, не все. Генерал, похоже, удивился. И спрашивает: «Вам что, не по душе этот благородный кавалер?»
— Ну и что же она ответила?
— А она ему и отвечает: «Вовсе нет. У него приятная наружность, хорошие манеры, и даже думаю, человек он умный и вполне здравомыслящий…»
— Ах, мадам Дюпарке мне просто льстит…
— Так-то оно так, да только она добавила: «…Однако он слишком много странствует по свету и, должно быть, привык к любовным похождениям… Да и по темпераменту он вовсе не подходит нашей кузине…» Думаю, уж мадам-то знала, о чем говорит!..
— Ах, вот как? — только и заметил в ответ Реджинальд, сделав вид, будто не понял намека.
— Тогда, — после несколько затянувшейся паузы снова продолжила Жюли, — генерал и говорит ей: «Но я заметил, милая Мари, что и кавалер тоже немало заинтересовался нашей кузиной. Он просто глаз с нее не сводил. У меня было такое впечатление, будто он едва обратил внимание на ваше присутствие… Что касается того, чтобы продать при посредничестве господина де Мобре Гренаду господину де Серийяку…» Уж не знаю, что он собирался про это сказать, потому что мадам тут же перебила его словами: «В любом случае, лучше уж продать этот остров кавалеру, чем майору Мерри Рулу. Возможно, в этом случае господин де Серийяк назначил бы господина де Мобре на Гренаде на какую-нибудь высокую должность. Да-да, поверьте, Жак, в известном смысле так было бы даже лучше, я не доверяю чужестранцам, которые изъявляют желание остаться у нас на Мартинике. И если бы господин де Мобре обосновался на Гренаде, мне было бы куда спокойней, да и Луизе не грозила бы никакая опасность…»
Кавалер покачал головой.
— Надо же! Подумать только! — удивленно проговорил он. — Выходит, здесь хотят от меня избавиться!
И весело рассмеялся. Мысли его унеслись далеко прочь от соблазнительного женского тела, что, дрожа от желания, лежало рядом с ним, — он полностью забыл о Жюли, которая всеми доступными ей ухищрениями пыталась напомнить кавалеру о своем присутствии. Он обдумывал новые замыслы, вычислял ходы, разрабатывал план действий.
Он долго оставался где-то далеко, погруженный в свои мысли, заинтригованная же служанка не осмеливалась даже словом прервать затянувшееся молчание. Наконец он выкинул из головы все заботы и снова склонился над нею.
Несколько часов спустя, не дожидаясь, пока забрезжит рассвет, одетый в дорожное платье генерал Дюпарке вышел из замка, в одиночестве направился к конюшням и собственноручно оседлал свою лошадь.
Весь Замок На Горе казался объятым глубоким сном.
Жак никак не мог знать, что все три обитающие в доме белые женщины всю ночь так и не смогли сомкнуть глаз — все три поглощенные мыслями об одном и том же мужчине… Мари, мучимая дурными предчувствиями, разрываясь между влечением сердца и голосом рассудка. Луиза, вся в воспоминаниях о прекрасном кавалере, который взволновал ее до самых сокровенных глубин девственного естества… И наконец, Жюли, которая из всех троих выбрала самую приятную роль.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Урок живописи на пленэре
Вся напряженная как струна, Мари смотрела вслед двум удаляющимся верхом фигурам. Они ехали не торопясь и не понукая лошадей. Он улыбаясь, она — кивая головою в знак полного согласия…
Всадники выехали из главных ворот замка и направились по дороге, ведущей к Сен-Пьеру, которая сразу делала крутой поворот, и фигуры тотчас исчезли, сделавшись невидимыми для глаз Мари.
Она все еще была в таком ошеломлении от того, каким манером все «это» случилось, что не могла ни пошевельнуться, ни произнести ни единого слова. У нее было такое ощущение, будто ее оглушили. В голове, словно удары молотка, стучали два имени: «Ред-жи-нальд, Лу-и-за!.. Ред-жи-нальд-Лу-и-за-Ред-жи-нальд-Лу-и-за!..»
Она прислушалась, но всадники были уже так далеко, что до замка не долетал даже топот копыт. Потом приложила руку ко лбу, будто отгоняя какое-то наваждение, и пробормотала: «Да нет, не может быть! Должно быть, мне все это снится! Луиза?! Луиза, такая незаметная, такая вялая, такая никакая, будто ее и вовсе не было на свете!.. Что же вдруг так ее изменило? Кто мог так свести ее с ума?..»
Она присела, ибо более не могла держаться на ногах, и снова мысленно пережила все утренние события.