Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
— Что ж, сударь, за все приходится платить, ведь нельзя же безнаказанно пренебрегать интересами государства, принося их в жертву дружеской привязанности одного человека. Ибо никто не убедит меня, будто Мазарини сделал много хорошего для нашей страны. Три года назад он оказался в изгнании в Кельне, но и оттуда не переставал править двором… Потом его позвали вернуться в королевство — но не как министра, которому предложено снова занять свой пост, а скорее как монарха, по праву вступившего во владение своей страною! Я слышал, будто его даже сопровождала этакая небольшая армия из семи тысяч человек, которую он содержит на свои собственные средства! Несчастная Европа! — с горечью воскликнул он после минутного молчания, заметив, что гость его никак не участвует в беседе. — Бедная Европа, насколько яснее отсюда, издалека, нам ее беды и несчастья! Мы видим отсюда, что Мазарини стал безраздельным правителем Франции и властителем дум нашего юного короля, мы видим, с одной стороны, дона Луиса де Аро, который правит Испанией, и Филиппа IV, продолжающего вести мало кем поддерживаемую войну. Мир еще не слыхал имени нового короля Людовика XIV и никогда всерьез не говорил о короле Испании! Теперь в Европе уже не найдешь ни одной коронованной особы, которая бы пользовалась заслуженной славой, кроме, пожалуй, королевы Швеции Кристины, она одна еще самолично правит страною и поддерживает честь трона, забытую, опозоренную или вовсе неведомую в прочих государствах.
Реджинальд де Мобре слегка побледнел. Это не ускользнуло от глаз Мари, и, судя по всему, она была единственной, кто это заметил. Она увидела, как он сразу перестал есть, снова положил на тарелку кусок, который уж было совсем собрался поднести ко рту. Как вдруг заходил ходуном на шее кадык, будто у него сразу пересохло в горле.
Она была удивлена, что слова мужа смогли взволновать его до такой степени.
Реджинальд же тем временем откашлялся, усилием воли попытался справиться с охватившим его волнением, а лицо из бледного сразу сделалось пунцовым, выдавая закипавший внутри гнев.
— У нас в Англии, — начал было он, — наша молодая республика…
Дюпарке без всяких церемоний прервал его на полуслове.
— У вас в Англии, — продолжил он, — правит Кромвель. А законный монарх ваш, Карл II, вместе с матерью вынужден был бежать из страны и нашел приют во Франции, где и влачит печальное существование, теша себя призрачными надеждами! Что же до Кромвеля, то это простой гражданин, который захватил в свои руки власть над Англией, Шотландией и Ирландией! Узурпатор, который, возможно, и достоин править страной, но он не преминул присвоить себе титул протектора, а не короля — ведь англичане знают, где кончаются права их законного короля, но никому не ведомы границы, до каких могут простираться прерогативы протектора. Он утвердил свою власть, подавляя…
Реджинальд де Мобре окончательно потерял аппетит; он перестал есть, пригубил из своего бокала и заговорил — на сей раз тоном, исполненным величайшего спокойствия и рассудительности, и даже с исчезнувшей было обычной улыбкой на устах.
— Вы рассуждаете о Кромвеле, генерал, а между тем вы ведь его совсем не знаете. А вот я, я видел его собственными глазами. Это человек выдающихся достоинств! Он ничем не ущемил привилегий народа и даже не оскорблял глаз чрезмерной роскошью и блеском. Он не позволяет себе никаких развлечений, не копит для себя никаких богатств. Единственная его забота в том, чтобы правосудие соблюдалось с безжалостной беспристрастностью, которая не делает различий между сильными и слабыми мира сего, наконец, он изгнал из Лондона военных…
При этих словах Дюпарке откинулся на спинку стула и от души расхохотался.
— Уж не превратил ли он их в дипломатов? — поинтересовался он.
— Кто знает!.. — с многозначительным видом промолвил кавалер. — Кто знает! Ко всему прочему, никогда еще в Англии торговля не была так свободна и не процветала столь пышно, никогда прежде страна не была так богата. Флот одерживает победу за победой, заставив уважать Англию и с почтением произносить имя Кромвеля на всех морях и во всех концах света…
— Что правда, то правда! — воскликнул генерал. — Кромвель — тиран, который заставил себя уважать, Мазарини же, занимая у нас во Франции то же место, что и Кромвель у вас, довел до полного запустения правосудие, торговлю, морской флот и даже финансы! Но он ведь чужеземец в нашей стране и, конечно, не наделен ни жестокостью, ни величием вашего Кромвеля…
— Надеюсь, вы заметили, генерал, — как-то вкрадчиво вставил Мобре, — что я взял под свою защиту только несчастную Анну Австрийскую? Что же до Мазарини, то его я охотна оставляю другим…
— Я ведь и говорил, что, должно быть, у королевы Анны хватает друзей в Англии. И вы один из них! Но я далек от того, чтобы упрекать вас за это, сударь, совсем напротив! Человек, которого живо трогают беды моей страны, всегда вызывает во мне живейшую симпатию, особенно если он чужестранец… Только вот Кромвель ваш все-таки внушает мне страх. Что готовит он нам, французам? Каковы его намерения? И не ведет ли он за нашей спиной и против нас переговоров с испанцами?
— Никогда! — с жаром возразил Мобре. — Никогда! Могу вас заверить, что протектор Английской республики будет на стороне Франции! И даже готов пойти ради этого союза против такой мощной колониальной державы, как Испания…
Дюпарке покачал головой.
— …или Франция! А почему бы и нет? Разве не все средства хороши, когда можно прибрать к рукам то, что плохо лежит, — пусть и где-нибудь на краю света? В любом случае, почтенный кавалер, могу вас заверить, что форт Сен-Пьер, так же как и Форт-Руаяль, в состоянии дать отпор флоту господина протектора, как бы силен он ни был!
Кавалер лукаво улыбнулся.
— Позвольте дипломату сделать вам одно предсказание, — едва слышно прошептал он. — И позвольте пообещать вам, генерал, что не пройдет и года, как Кромвель вступит в переговоры с вашим королем Людовиком XIV и в письмах законный монарх и простой гражданин будут называть друг друга не иначе как братьями!
— Я начинаю понимать, — заметил в ответ Дюпарке, — как делается политика! Все, что вы сказали, кавалер, вполне может случиться; но вы не можете помешать мне думать о печальной участи, какая ждет при таком развитии событий короля Карла II и герцога Йоркского, внука короля Генриха IV, которым страна моя предоставила убежище…
— Если это и вправду вас так тревожит, — холодно возразил кавалер, — могу сказать вам, что Карл II уже попросил руки одной из племянниц Мазарини — того самого кардинала, который, похоже, внушает вам такое презрение. И если этот брак не состоится, то единственное, что может ему помешать, весьма плачевное состояние дел принца…
Дюпарке ничего не ответил. У него было свое мнение о Мазарини, и он лишь укрепился в нем после своего плена у командора де Пуэнси, которого имел возможность оценить по заслугам. Господин де Пуэнси, с которым Жак по-прежнему поддерживал связь, не строил ни малейших иллюзий насчет дружеских чувств, которые может питать к Франции Кромвель. И со дня на день ждал нападения английского флота на французские владения на Антильских островах. Дюпарке уже принял все меры предосторожности. Форты были прекрасно вооружены и готовы отразить атаку, какой бы мощной она ни оказалась.