Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
Тут, неожиданно для всех, Луиза де Франсийон закрыла руками лицо, будто туда вдруг угодила нежданная пуля. И Реджинальд услыхал всхлипывания. Она разразилась горькими рыданиями. Потом на негнущихся ногах, точно окаменев, бросилась к двери, почти проскочив мимо Мари, но та успела мимоходом презрительно щелкнуть ее по прикрепленной на плече бледно-голубой ленточке, сквозь зубы бросив:
— И потрудитесь, прежде чем выйти к обеду, одеться попристойнее…
Луиза исчезла, и Реджинальд с Мари остались лицом к лицу. Мобре, судя по виду, не чувствовал ни малейшего замешательства. Совсем напротив, глядя на него, можно было бы подумать, будто он заранее предвидел именно такое развитие событий и они вполне отвечают самым его сокровенным чаяниям.
— Теперь мы с вами одни, не так ли?.. Ах, дражайшая, милая Мари! Ну можно ли так расстраиваться из-за малейшего пустяка?! Нет, я решительно не узнаю вас, куда девалась та восхитительная женщина, свободная от глупых мирских условностей, которую я так любил когда-то!
— Замолчите! Вы уже и так принесли в этот дом достаточно зла. Надеюсь, вы более ни дня не задержитесь под этой крышей…
Он с притворным возмущением расхохотался.
— И куда же мне прикажете идти? Если бы генерал согласился продать Гренаду, я мог бы поискать себе прибежище там, по крайней мере, так, надеюсь, мне удалось бы успокоить ваши опасения насчет этой бедняжки…
— Прошу вас, замолчите, — проговорила Мари, — вы выбрали неподходящий момент для своих шуток. Сюда вот-вот вернется Луиза…
Она на мгновенье замолкла и сухо усмехнулась.
— …Луиза, которая носит теперь цвета кавалера де Мобре! Эта девица, на которую достаточно глянуть, чтобы дать ей отпущение грехов, даже не выслушав до конца ее исповеди! Что ж, господин соблазнитель, примите мои комплименты! Но не находите ли вы, что для вас это слишком уж легкая победа?.. И поверьте, победа эта еще не одержана…
— Что вы хотите этим сказать, мадам? Я отказываюсь понимать вас…
— Ах, полно вам, сударь, ломать комедию! Вы отлично понимаете, что я имею в виду!.. Однако лучше оставим это, мадемуазель де Франсийон вернется сюда с минуты на минуту… Нам надо объясниться… Потрудитесь подняться ко мне в комнату сразу после обеда, когда Луиза будет заниматься с Жаком. Нам с вами нужно о многом поговорить…
— К вам в комнату, Мари?! Но, позвольте, благоразумно ли это для женщины, которая хочет порвать с мужчиной?
Она задохнулась от гнева.
— Ах, какая разница! Ну хорошо, в таком случае, мы можем выйти из дома!.. Надеюсь, вы понимаете, что нас никто не должен слышать?
— Да нет, лучше уж я зайду к вам в комнату, — согласился он, — пожалуй, это самое подходящее место для признаний, которыми мы намерены обменяться… Ибо и я тоже не прочь объясниться с вами…
В этот момент в столовую вошла Сефиза с огромным серебряным подносом, на котором были расставлены блюда. Она отличалась теми весьма округлыми формами, какие можно встретить лишь у негритянок, прислуживающих на кухне, где они могут вволю есть не только то, что остается с господского стола, но порой при случае и побаловать себя лучшими кусками.
Реджинальд следил, как она взад-вперед сновала по комнате, почесывая подбородок с видом человека, который пытался отогнать от себя какие-то слишком уж дерзкие замыслы.
Едва исчезла Сефиза, как вновь появилась Луиза. Глаза у нее заметно покраснели от обильных слез.
Однако оба они — и кавалер, и Мари — на какой-то момент буквально застыли, будто превратившись в соляные столбы, когда почти одновременно заметили, что Луиза снова прикрепила к плечу своего нового платья все тот же бантик из ленты, подаренной ей Реджинальдом.
«Кто бы мог подумать! — подумал тот про себя. — Похоже, эта крошка еще горячей, чем я мог предположить… Какое дерзкое непослушание кузине! Надо бы впредь быть поосторожней, не то можно попасть в весьма щекотливое положение. Она вот-вот влюбится в меня по уши, и тогда мне ее уже не остановить…»
Едва успев затворить за собой дверь своей комнаты, Мари сразу поняла, какую допустила неосмотрительность, пригласив кавалера сюда для объяснений.
Но было уже слишком поздно. Поднимаясь из-за стола, он поклонился ей и исчез со словами:
— До скорой встречи…
Потом с подчеркнутым почтением склонился перед Луизой. Мадемуазель де Франсийон одарила его в ответ улыбкой, поднялась и тотчас же исчезла, не удостоив Мари ни словом, ни взглядом.
Она подумала об этом обеде, где все трое сотрапезников напоминали восковые фигуры, скованно застывшие каждый над своей тарелкой, не в силах произнести ни слова, об этом холодном обеде, где все едва притрагивались к блюдам — за исключением разве что Мобре, который хоть и не нарушал молчания двух женщин, но, судя по всему, не принимал его слишком уж всерьез.
Как долго тянется время… Но нет сомнений, он непременно придет! Он ведь обещал!
Она мерила шагами комнату, нервно комкая в руках платочек, будто боясь с минуты на минуты разрыдаться и иметь в нем нужду.
Она была у окна, в дальнем от двери конце комнаты, когда кто-то негромко постучал. Тут же последовал ответ:
— Войдите!
Дверь стала медленно, осторожно открываться. Было такое впечатление, будто Реджинальд старался поднимать как можно меньше шума. В руках он держал книгу — книгу, которую она тут же узнала, вдруг вспомнив, что забыла ее в спальне, где теперь разместился Реджинальд, а первое время после приезда жила Луиза. Ей подумалось, вот уже сколько лет, как она лежала там, и за все это время она ни разу не испытала желания вновь перечитать эти страницы. Как могла она так долго обходиться без книги, что когда-то так пришлась ей по сердцу?
Мобре тем временем склонился в поклоне.
— Милая Мари, — обратился он к ней, — возвращаю вам эту книгу, которая принадлежит вам, как о том свидетельствует ваше имя, запечатленное на ее титульном листе… Не скажу, чтобы я из-за нее всю ночь не смог сомкнуть глаз, но, по правде говоря, она положительно помогла мне справиться с бессонницей… Я залпом проглотил половину и не мог отделаться от недоумения, как могли вы находить удовольствие в этаком скучнейшем чтиве!
— А кто сказал вам, будто я находила в этом удовольствие?