Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
Вместе с Дюбюком и вчерашними спутниками он отправился в селение, чтобы сообщить Кэруани, что обещанная тафия вот-вот прибудет.
Несмотря на ранний час и оргию, которой они предавались всю ночь напролет, индейцы были уже на ногах. Однако, желая избежать встречи лицом к лицу с людьми генерала, они не поспешили к морю, чтобы, по своему обыкновению, сперва искупаться, а потом предоставить возможность женщинам покрасить их заново. Некоторые удовольствовались тем, что подновили яркость своих тел, покрыв их еще одним слоем «руку», другие и вовсе пренебрегли даже такой необременительной заботой о внешности.
Женщины с явным рвением занимались своими обычными делами. Под деревянными решетками были разведены костры, и в едком дыму зеленых пальмовых веток уже жарились куски всевозможного мяса.
Суетясь вокруг костров, озабоченные стряпухи проявили к четверке пришельцев не больше интереса, чем накануне.
Те же ровным шагом люди генерала направились к большой площадке, где возвышалась хижина вождя. Однако, оказавшись проворнее, туземцы успели обогнать их и предупредить Кэруани об их прибытии, так что, когда генерал приблизился к его жилищу, тот уже был готов принять их как подобает.
Слой «руку» на его теле был явно совсем свежим. Кожа так и блестела, лоснясь от масла, в котором разводили эту краску. На груди безвестный художник с помощью сока полыни, которая, засыхая на красном, приобретала фиолетовый оттенок, нарисовал стоящую на одной ноге хохлатую цаплю; на лице красовались великолепные щегольские усики, тоже нарисованные, с загибающимися в форме арабесок концами, и, наконец, перья, воткнутые в убор, обрамляли лоб и были совсем новые.
Он изобразил перед Дюпарке нечто вроде прыжка, означавшего, судя по всему, что он с полным радушием приветствует генерала и его спутников, все это сопровождалось громким позвякиванием бубенцов у него на поясе.
Дюбюк выступил вперед, чтобы сообщить ему, что люди с большого корабля скоро доставят сюда бочонки с ромом, которые тот попросил для себя и своих соплеменников, живущих на этом острове, и что генерал, его добрый кум, проявил щедрость и вдобавок к обещанному преподносит в дар ему лично еще одну бочку.
Кэруани снова изобразил прыжок, и лицо его до самых ушей растянулось в сладостной улыбке.
После чего он пригласил гостей пройти в его жилище. В хижине уже сидели трое индейцев, которых генерал видел там накануне, однако «биби» среди них не было, что не могло не доставить Дюпарке самого живейшего удовольствия. Приближенные вождя, как и прежде, скрестив ноги на турецкий манер, сидели прямо на земле и изображали полное безразличие, хотя на самом деле, судя по размаху ночной оргии, все они, похоже, испытывали большую радость от удачной сделки.
Тем не менее Дюпарке сразу заметил, что перед ними в шахматном порядке расставлен десяток калебас, сделанных из половинок тыквы и наполненных каким-то жиром, похожим на испещренное кровавыми прожилками застывшее гусиное сало. Поначалу ему было подумалось, что это и есть то самое угощение, что посулил ему давеча вождь, а под тонким слоем жира, который полагается снимать, скрывается какое-нибудь местное лакомство. Он решил выждать и сперва посмотреть, как будут вести себя туземцы, которые в тот момент бормотали сквозь зубы нечто наподобие молитвы.
Кэруани простер руку над калебасами, скороговоркой произнес несколько слов, изобразил новый прыжок и опустился на землю, жестом приглашая гостей последовать его примеру.
Четверо французов тут же послушно уселись.
«Сейчас начнется трапеза», — подумал про себя генерал, не чувствуя ни малейшего аппетита при виде этой омерзительной стряпни. Однако он ошибся. Дюбюк, указывая глазами на калебасы, уже объяснял ему:
— Это останки великих усопших этого племени. Их благоговейно сохраняют, и договор будет скреплен в их присутствии — для пущей, так сказать, торжественности и дабы подчеркнуть его священный и нерушимый характер.
Жак не без отвращения, особенно после своей ошибки, поинтересовался, как умудряются индейцы готовить этакие трофеи, но Дюбюку это было неизвестно.
Наконец вождь объявил, что заручился полным согласием вождей всех других селений острова. Северная часть Гренады будет предоставлена белым. Отныне колонисты смогут беспрепятственно там обустраиваться, индейцы же, со своей стороны, обещают не появляться там и не беспокоить их ни под каким видом, а при необходимости и защищать от общих врагов.
Дюпарке предпочел бы потребовать заложников, дабы заручиться уверенностью, что туземцы и вправду сдержат свое слово, но знал, что Кэруани ни за что не согласится пойти на такое условие.
Церемония была весьма простой: двое вождей, индейский и французский, пожали друг другу руки над священными калебасами — и договор был скреплен.
После чего вождь предложил гостям покинуть свою хижину и перейти в другую, попросторней, где состоится праздничная трапеза. Как раз тут подоспели и люди с фрегата, доставившие в селение бочонки с ромом. Их появление было встречено ликующими воплями; туземцы сразу же заплясали вокруг них таким манером, что впору было не на шутку перепугаться, не знай они об их радости и не кричи те без передышки: «Тафия! Тафия!»
Есть полагалось, сидя прямо на земле.
Еще до окончания трапезы три четверти караибов были уже мертвецки пьяны. И валялись по всей хижине — там, где их свалил с ног ром. Иные храпели, другие тщетно пытались подняться на ноги, третьи, шатаясь, с трудом передвигались, принимая смешные, нелепые позы, будто из них вдруг вынули все кости, прежде чем рухнуть наконец без чувств на землю.
Дюпарке торопился поскорее вернуться на фрегат. Он уж было приготовился распрощаться с Кэруани, как вдруг раздался пушечный залп, за ним пару минут спустя последовал второй. Четверо французов с тревогой переглянулись. Однако тут же взяли себя в руки, стараясь не выдать беспокойства.
Генерал задал себе вопрос, не напали ли, пока он праздновал с вождем свой договор, туземцы на корабль. Однако после этих двух залпов снова воцарилась тишина.
Тем не менее Жак постарался по возможности сократить церемонию прощания. И четверка гостей в сопровождении туземцев, которые еще сохранили способность держаться на ногах, вернулась на берег. Сам Кэруани так перебрал тафии, что его шатало из стороны в сторону и он время от времени был вынужден хвататься за деревья, чтобы не рухнуть наземь.