Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
Всего несколько лет отделяли ее от сорокалетия, однако она выглядела более желанной, чем когда бы то ни было прежде, ибо теперь плоть ее по-настоящему созрела и распирающие корсаж округлости дышали негой, возбуждая пылкое желание. Справедливости ради следует заметить, что туалеты свои она выписывала из Парижа и слыла самой элегантной женщиной на всей Мартинике. Она первой стала носить здесь юбки «а-ля фрипон», или так называемые «юбки-плутовки», о которых говорили, будто «это юбки для наслаждений и что они как нельзя лучше отвечают идеалам совершенной любви». На ней были пурпурно-фиолетовые ленты, цвет рода Дюпарке, ведь мода того времени требовала, чтобы женщина носила цвета своего возлюбленного.
Однако нельзя сказать, чтобы ее красота совсем уж затмила прелести Луизы де Франсийон. Вся она, точно нераскрывшийся бутон, дышала очарованием молодости. Ей только что минуло двадцать три. Она не прельщала теми заманчивыми обещаниями, какие воплотились теперь в Мари. Эта белокурая девица была сама хрупкость и нежность, точно написанная пастелью, вся какая-то блеклая, бесцветная, вся сплошь в полутонах — впрочем, не без ярких пятен, которые выделялись на этом тусклом фоне, точно ярко полыхавшие зарницы, взять хотя бы эти белокурые, с венецианским рыжеватым оттенком, непокорные волосы, сложными, многоярусными волнами возвышавшиеся над высоким лбом, такая прическа требовала немало забот и ухищрений, чтобы уложить пряди соответственно моде того времени, или эти голубые глаза, светлые и прозрачные, как хрусталь. Впрочем, все в ней — лицо, руки, худенькие плечики и гибкая, осиная, вот-вот переломится, талия — говорило о хрупкости и нежной кротости нрава, что всякий с удивлением отмечал в девушке, уже не один год прожившей в тяжелом климате тропиков.
Цвет лица ее сохранил молочную белизну, и сквозь тонкую кожу от шеи до висков просвечивали голубоватые жилки.
Мадемуазель де Франсийон рассеянно, вовсе не вникая в смысл его слов, слушала объяснения кузена. Ею словно овладело какое-то болезненное оцепенение. Казалось, будто ничто не трогало ее на этом свете, кроме детей, порученных ее попечению. Пока же почти все свое время она посвящала одному Жаку. Две негритянки, Сефиза и Клематита, занимались младшими, были им кормилицами и окружали заботами, каких требовал их юный возраст.
Мерри Рул поднес к губам стакан, потом снова поставил его на стол и проговорил:
— Я вполне понимаю, генерал, все резоны, которые мешают вам продать Гренаду. Но мне также известно, что есть люди на Сент-Кристофере, как и на Мари-Галант, которые все же не теряют надежды.
— Неужели? — удивился Дюпарке. — Хотелось бы мне знать, кто же это питает столь тщетные иллюзии и кому могло прийти такое в голову!
— Например, Констан д’Обинье, сын поэта Агриппы…
Взгляд Жака скользнул в сторону Мари. Он помнил этого Констана д’Обинье, с которым познакомился в игорном заведении на Медвежьей улице в тот день, когда вновь обрел свою Мари. Несколько лет назад Обинье явился на Мартинику, но вел дела таким беспардонным образом, что вскоре был вынужден покинуть остров и отправиться на Мари-Галант, где, по слухам, земля так щедра и плодородна, что там даже не нужно трудиться, чтобы получить самые прекрасные плоды, какие только можно себе вообразить.
Он покачал головой.
— Всем известно, — заметил он, — что этот Констан д’Обинье — человек легкомысленный, пустой прожектер, ему в голову приходят невесть какие сумасбродные идеи, и ни одной разумной, вдобавок ко всему он не способен ни одно дело довести до благополучного конца. Да и откуда, спрашивается, взял бы он деньги, чтобы купить Гренаду? Ведь все мы отлично знаем, что он вконец разорен и, будь у него в кармане хотя бы несколько тысяч ливров, он бы немедля возвратился во Францию, чтобы попытать счастья в игорном доме!.. Полно вам, майор, все это, право, несерьезно. Уверяю вас, если бы я и согласился лишить своего сына Жака наследства, которое обещано ему с колыбели, покупателю пришлось бы изрядно раскошелиться!
Мерри Рул как-то смущенно потупился и не ответил ни слова. Мари взглянула на него с нескрываемым любопытством.
— Но послушайте, майор, — обратилась к нему она, — разве вам плохо здесь, на Мартинике? Отчего вы так хотите отправиться на Гренаду? Не вы ли сами только что говорили, что караибы по-прежнему опасны и что отдельные племена зашевелились и дают серьезные поводы для беспокойства?
— Будь я там, смог бы сосредоточить все свои усилия на Гренаде, совсем как вы, генерал, целиком посвятили себя Мартинике. Я вооружил бы людей и усмирил непокорных дикарей.
Дюпарке добродушно улыбнулся.
— Выходит, вы, Мерри Рул, настоящий богач! — воскликнул он. — Мне известно, что вы приобрели немало плодородных земель, несколько плантаций, и они числятся среди самых процветающих в здешних краях. А вот теперь вдруг вознамерились купить Гренаду, да еще и вооружить людей… Для этого потребуется не одна сотня тысяч ливров.
— Не думаете ли вы, генерал, что, продай я все, что мне принадлежит, мне не удастся набрать нужной суммы?
— Кто знает… Если бы Гренада продавалась!
— В любом случае, генерал, если вам все-таки когда-нибудь придет мысль продать Гренаду, мне бы хотелось, чтобы вы имели меня в виду…
Дюпарке в знак согласия кивнул и взял в руки кувшин, чтобы подлить всем апельсинового сока. Мерри Рул отказался, добавив:
— Нет, благодарю вас. Я уже собираюсь откланяться. Пора возвращаться в форт. У меня назначена встреча с колонистами Пленвилем и Босолеем, надо обсудить кое-какие дела по устройству жизни на острове. Они недовольны, что им приходится всякий раз пользоваться «весовыми» Сен-Пьера, и желали бы, чтобы им обустроили помещение прямо в Карбе.
Он поднялся и склонился перед Мари, она протянула ему руку для поцелуя. Потом попрощался с мадемуазель де Франсийон, та, не разжимая губ, пробормотала в ответ какую-то любезную фразу, и в сопровождении генерала гость направился к дверям.
Оба вышли во двор. Раб подвел лошадь майора. И через пару минут он уже скакал в сторону Сен-Пьера.
Жак вернулся к Мари.
— Никак не пойму, — заметил он, — что это его вдруг так потянуло на Гренаду?.. Не знай я его как человека порядочного, мог бы заподозрить, уже не вздумал ли он заняться контрабандой. Там, на Гренаде, нет ничего проще…
— Не знаю, — возразила Мари, — но у меня такое впечатление, что уж если вы и решите продать этот остров, то в любом случае не к Мерри Рулу обратитесь с подобным предложением.
— Позвольте узнать, почему?
Мари пожала плечами, с минуту подумала, потом ответила:
— Сама не знаю. Просто какое-то предчувствие… Есть в этом человеке нечто необъяснимое. Будто за невозмутимостью поведения, за всем этим деланным безразличием он старательно скрывает какие-то иные чувства. В общем, он внушает мне страх, и я отношусь к нему с недоверием…