Марина и цыган
Шрифт:
– А с кем мне можно оставаться наедине?
– Например, со мной, - сухо ответил Женька, почувствовав в моём вопросе подвох. – И вообще, тебе не следует гулять одной по окрестностям.
– Почему? Разве это опасно?
– Для такой молодой девушки, как ты, да! – отрезал дядька.
Однако, видно, решив, что этого недостаточно, он добавил:
– Ты должна слушать своего дядю, Марина, потому что я знаю больше тебя и вообще…
Оборвав себя на полуслове, он почему-то не захотел закончить свою мысль. Не имея желания с ним спорить, я не стала допытываться, что он подразумевает под словом «вообще» и примирительно произнесла:
– Ладно, обещаю, что буду гулять только с тобой!
Женька сразу успокоился и его мысли перескочили на другое. Вспомнив реакцию Чижевского на мою мини-юбку,
– Как твой дядя, я запрещаю тебе появляться в таком виде перед мужчинами!
– Ты не знаешь, как это действует на них! – добавил он многозначительным тоном.
Когда мы подошли уже к самому дому, Женька зачем-то оглянулся и, понизив голос, сказал:
– Если ты меня не будешь слушаться, Марина, то с тобой может произойти такое, что даже я ничем не смогу тебе помочь!
День 5 Как я хозяйничала в доме, а также о появлении на сцене «грозного разбойника» и о том, как меня едва не похитили
Мне пять лет. Я бегу в лёгком платьице навстречу ветру туда, где среди высоких трав мелькает дедова кубанка. Но травы становятся всё выше и выше, их верхушки колышутся на ветру, смыкаясь над моей головой, и я поневоле замедляю бег, оставшись наедине с ними и небом, голубые осколки которого запутались в длинных стеблях. Мне становится страшно: вдруг я навеки заблудилась среди этих трав и больше никогда не увижу деда? Сорвавшись с места, я отчаянно кричу: «Дедушка! Дедушка!» Но вот травы расступаются и колдующий среди ульев дед поворачивает голову. Я отчётливо вижу его лицо, тонкую коричневую кожу которого изрезали вдоль и поперёк морщины. Большая лохматая собака, сторожащая пасеку, лениво поднимает одно ухо, не двигаясь, однако, с места. А дедушка с ласковой улыбкой протягивает мне кувшинчик с мёдом. Выпив сладкую янтарную жидкость, вобравшую в себя аромат степных трав, я забываю все свои недавние страхи и прижимаюсь к деду. Крепкие руки отрывают меня от земли и поднимают вверх в небо над пасекой, над травами, над всей землёй и я лечу, лечу, лечу…
Проснувшись, я ещё некоторое время лежала с закрытыми глазами и пыталась разобрать, из-за чего в соседней комнате спорили дядька и бабушка. Потом наступила тишина и я ощутила на себе чей-то взгляд. Конечно, это был Женька. Некоторое время он прислушивался к моему ровному дыханию, а затем на цыпочках удалился. Мои мысли растеклись, как круги по воде, и я снова заснула.
Когда я покинула спальню, было уже десять часов утра. В зале на столе лежал лист, вырванный из ученической тетради. На нём крупным бабушкиным почерком было написано: «Марина! Я пошла за молоком. Скоро вернусь. Кушай картошку. Бабушка». Рядом стояла заботливо накрытая чистой салфеткой сковорода. Усевшись за стол, я стала с аппетитом уплетать ещё тёплый картофель с яичницей и мясом прямо со сковороды.
Баба Тоня вернулась, когда мой завтрак был уже почти закончен.
– Ох, Марина, горе-то какое! – едва отдышавшись, начала она прямо с порога.
– Что случилось? – я невольно ощутила беспокойство при виде её не на шутку расстроенного лица.
Выяснилось, что этой ночью в Чижово умерла бабушкина старинная подруга. Перед этим она долго болела, но смерть всегда приходит неожиданно, даже если её ждёшь. Наполнив мою кружку молоком, баба Тоня поставила на стол банку и вздохнула:
– Похороны назначены на завтра, но мне хотелось бы пойти помочь родственникам и с утра успеть на отпевание.
– В чём же дело? – рассеянно поинтересовалась я, думая о своём сне, связанном с покойным дедом.
– Да вот беда: не с кем тебя оставить и Женька куда-то запропастился…
– Ну, что ты, ба, не беспокойся обо мне! А Женька в любом случае ночевать придёт.
– После там ещё поминки завтра будут, а кто тебя накормит, Марина? – уже сдаваясь, неуверенно произнесла бабушка.
– Ничего, не маленькая, сама себе приготовлю!
Мои доводы убедили бабу Тоню и она начала собираться в Чижово. Прежде, чем уйти, бабушка наспех объяснила мне, как приготовить обед, и заодно вспомнила, что от завтрака осталась ещё половина курицы, из которой неплохо бы сварить суп. Затем на прощание чмокнула меня в щёку и напомнила, чтобы
Помахав ей из окна рукой, я задумчиво проводила бабушку взглядом, пока она не скрылась за поворотом. Улица дышала зноем и я подумала, что ей трудно будет идти по такой жаре. Потом мысли мои перескочили на другое: пора было приниматься за работу, а то вернётся Женька и начнёт путаться у меня под ногами.
В тёплое время года баба Тоня обычно готовила в летней кухне. Открыв её, я разложила на столе продукты, тщательно вымыла пресловутые полкурицы и поставила кастрюлю на плиту. Принесённые из сарая сухие берёзовые поленья мгновенно занялись огнём, издавая характерное потрескивание. На второе можно было приготовить вареники с творогом, хранившимся в погребе среди прочих бабушкиных припасов, а на третье – компот из вишен. Пока варился суп, я решила полистать между делом старые журналы «Вокруг света», сложенные в углу для растопки. В одном из них была помещена фотография молодого индейца. Разглядывая тонкие мужественные черты его лица, я представила себе, как мы с ним несёмся на горячих скакунах по прерии. Вот в руках у меня появилось лассо, которое, взвившись в воздух, заарканило шею дикого мустанга. К сожалению, сцена его укрощения была прервана кипящей кастрюлей с супом, настойчиво потребовавшей моего внимания. Вареники с сыром уже тоже были готовы и я унесла обе кастрюли в дом, чтобы Женька мог поесть, когда вернётся. После чего, пока доваривался компот, собрала всю грязную одежду, в том числе, и дядькину не первой свежести рубашку, и принялась за стирку. Выстиранные вещи я повесила сушиться во дворе, а нижнее бельё – на верёвке в кухне, закрыв снаружи дверь на замок. Ведь здесь то и дело шастали дядькины приятели, да и Димка жил под боком.
Так как во время стирки я использовала всю воду, пришлось идти за ней к единственной на всю деревню колонке. Было уже около полудня, солнце жарило изо всех сил и улица словно вымерла. Белая пенистая струя под большим напором быстро наполнила оба ведра, но едва я взялась за дужки, как кто-то сказал мне прямо в левое ухо:
– Давай помогу!
Вздрогнув, я обернулась: на меня, улыбаясь, смотрел Вадим, возникший словно из-под земли. Не дожидаясь моего ответа, он поднял вёдра и решительно зашагал к нашему дому. В этот момент на соседней крыше, как по волшебству, появился Димка, проводивший нас подозрительным взглядом. Но Синеглазый, словно не заметив его, явно вознамерился зайти вместе с вёдрами ко мне во двор. Чтобы не допустить этого, я перед самыми воротами забежала вперёд и поспешно сказала:
– Спасибо, теперь я справлюсь сама!
Вадим сдвинул брови, как будто собираясь что-то сказать, но я, не дав ему открыть рот, перехватила вёдра. Едва переступив порог, я заметила на столе пустую кружку из-под компота. Вареников в кастрюле тоже поубавилось, из чего я сделала вывод, что это Женькина работа. Однако ни в доме, ни во дворе, ни в саду дядьки не оказалось.
Сделав в комнатах влажную уборку, я решила немного отдохнуть. В чулане рядом с горницей мне удалось обнаружить среди всякого хлама стопку книг, в том числе, первый том «Графа Монте-Кристо». Обрадовавшись находке, я улеглась с книгой на диван и начала перелистывать страницы, вспоминая приключения знаменитого узника замка Иф. Внезапно под воздействием романа Дюма мне пришла в голову идея оборудовать для себя резиденцию, подобную пещере острова Монте-Кристо. Пожалуй, для этой цели могла подойти только горница, которой не пользовались ни бабушка, ни Женька (окно там не открывалось и дядька из-за духоты предпочитал спать на раскладушке в летней кухне).
Критически осмотрев узкую, словно пенал, комнату, я, первым делом, решила украсить голые стены цветными репродукциями из «Огонька», прошлогодняя подшивка которого хранилась на бабушкином чердаке. Больше других мне понравилась картина Сандро Боттичелли «Рождение Венеры». Богиня, изображённая художником в полный рост, стояла на большой раковине, плывущей по спокойному зеленоватому морю. Её глаза казались прозрачными, как вода, а золотые волосы развевались по ветру, оттеняя молочную белизну тела. От всей картины веяло безмятежно-мечтательным настроением.