Мариона. Планета счастливых женщин
Шрифт:
Особенно жутко выглядели сами черепа, некогда вместилища дум и желаний их владельцев. Оскалившиеся и непримиримые в ярости последней схватки, некоторые из них, казалось, все еще хранили в себе пыл минувшей борьбы и не желали сдаваться даже после гибели тела. А вот другие выглядели истинными мучениками, безвинно пострадавшими по прихоти более сильного и безжалостного соперника.
Один из остовов был прикован к опоре, вырубленной из камня наподобие креста. Высохшие колени скелета подогнуты к ребрам, будто человек долго мучился от невыносимой боли, пока еще был жив. Раскинутые в стороны руки походили на крылья, лишенные оперенья, шейные позвонки искривлены, а челюсть задрана вверх и приоткрыта в безмолвном вопле.
«К кому же ты взывал, бедняга… и нашел ли утешение…»
Гордас втянул голову в плечи и присел в тени каменного столба, ветер опять усилился — неподалеку раздавалось побрякивания и скрип цепей, сами кости терлись друг о друга, издавая зловещее шуршание. Казалось, сад оживал на глазах — его обитатели двигались, вращали истончившимися суставами, скрежетали и стонали, создавая одну общую заунывную симфонию, способную лишить разума живого гостя, случайно забредшего в их обитель.
Шершавыми ладонями Гордас стиснул уши, спрятал голову в коленях, но уже вскоре заметил, что различает слова заунывной песни:
О, Маракх, дети твои, стебли для жатвы скорби,
О, Маракх, вспомни живых, кто теперь мертвых вспомнит,
О, Маракх, плачь матерей, их сыновья — где же,
О, Маракх, ветром сухим пустыня уста смежит… (с)
Тонкой ядовитой змейкой заползало в душу отчаяние и одиночество, он прошел лес, пролетел степь, пережил бурю, но как выбраться из этого склепа, Гордас не имел ни малейшего представления. Повалившись на бок, под рваный мотив костяного оркестра мужчина забылся тяжелым сном.
Глава 43. Горячее дыхание пустыни
Его разбудил предрассветный холод. Тело сотрясалось от озноба, скрюченные пальцы едва могли согреться даже спрятанные на голой груди. Но хуже всего было чувство жажды — оно-то и заставило мужчину встать на колени и прижаться к влажной поверхности камня. Сначала лбом, потом пересохшими, растрескавшимися губами. Слишком мало… Внезапно Гордас вспомнил о гладкой металлической поверхности летмобиля, стоило навестить свою машину, если она все еще на виду.
Уже равнодушно взирая на безмолвные экспонаты «костяного сада», Гордас добрался до места посадки. Спустя недолгое время курсант жадно слизывал капли конденсата с полированного купола, торчащего из остывшего за ночь песка. Мало… мало… Желудок сводит голодной судорогой, а вокруг только груды костей, давно потерявших плоть.
Новый ритмичный звон колокольчиков заставил вздрогнуть и прислушаться. Ветра не было. Гордас только сейчас обратил внимание на подозрительную тишину, установившуюся на площадке. Сиятельный Антарес еще прятался в густых грязно-белесых облаках. Звезда едва-едва освещала бесплодную почву пустыни, но в той части могильника, где были собраны человеческие останки, курсант заметил какое-то движение.
Гордас быстро огляделся в поисках подходящего средства защиты или нападения, в зависимости от того, кто встретится на пути — возможная добыча, а, может, опасный враг. Вооружившись изогнутой реберной костью древнего хищника и обломком челюсти с торчащим из нее зубом длиной в ладонь, мужчина бесшумно подкрадывался к месту своего ночлега.
Сейчас курсант был готов к любой схватке, даже со стаей оживших мертвецов, желающих поскорее низвести его облик до собственного уродства. Но скелеты не покидали своих пьедесталов. Их навестили…
Высокий, худой словно жердь мужчина в бурнусе подвязывал плечевые кости нового экспоната этого открытого музея. Закончив свою работу, человек отошел на пару шагов назад, оценивая результат, а потом поправил локтевой сустав, придав костям нужное положение.
— Кто ты такой? — сипло вопросил Шалок незнакомца, крепче сжимая в руке свое импровизированное оружие.
Чужак даже не обернулся на голос, но незамедлительно выдал тихий ответ:
— Я — Садовник.
Не слишком удовлетворенный услышанным, Гордас набрал в грудь побольше сухого воздуха и на едином выдохе воскликнул:
— Мне нужно перейти пустыню и добраться до гор. Как это сделать? Есть у меня шанс?
Незнакомец так же спокойно и равнодушно бросил через плечо:
— Можешь пойти со мной. Нам почти по пути.
Гордас даже опустил руку с ребром давно погибшего ящера, неужели и на Маракхе курсанту нежданно улыбнулась удача…
— Так значит, ты мне поможешь, я верно понял тебя? Мы вместе пересечем пески, ты покажешь нужную дорогу.
— Покажу, — охотно заверил чужак. — Но не просто так. Я возьму тебя в услужение. Маршрут займет около сорока дней — все это время ты будешь на правах моего раба. Придется делать все, что я прикажу тебе.
Гордас хрипло рассмеялся, запрокинув голову к заалевшему краю неба.
— Твоим рабом, говоришь… Весело! И чем же я должен расплачиваться с тобой? Ловить тебе ящериц в камнях, поить своей кровью… сколько во мне ее осталось… А, может, стать твоей лучшей подружкой? Откуда мне знать, чего именно ты захочешь от меня?
Мужчина медленно повернулся к Шалоку. Тень от плотного капюшона, низко надвинутого на глаза, мешала рассмотреть лицо, оставался виден только заостренный, гладко выбритый подбородок и краешек бледных губ.
— Мне нужен попутчик-собака.
— Что-о-о?
— Я сказал — собака, — терпеливо повторил незнакомец, словно объясняя урок нерадивому ученику, — поверь, в этом нет ничего унизительного. Ты просто идешь рядом и не задаешь вопросов. Я буду поить тебя дважды в день. Если скажу лежать — будешь лежать и побежишь, если я велю. Также согласишься мыть мне ноги у каждого источника. Это все. Подумай… без меня тебе не пройти земли песочников, вообще не выйти отсюда. Решай сейчас — да или нет.