Мария в заповеднике
Шрифт:
Мария бросилась в кресло, закинула ноги на стол перед магнитофоном, нацепила на голову наушники и стала слушать. Платье скользнуло вниз, обнажив колени скрещенных ног.
«Жучок» из гостиной по системе прослушивания донес пока одну только гробовую тишину. Мария в сомнении потрясла наушники.
— Надеюсь, они работают?
Но Купо уже не слышал, уставившись ей на ноги. Он широко улыбнулся и машинально вытер вспотевшие ладони о галифе.
Мария краем глаза следила, как он коснулся вспотевшими пальцами ее обнаженной сильной голени. Он провел рукой до колена, но, вспомнив об угрозе, отдернул руку вниз, к возмутительному подъему ноги. И тут Мария отчетливо услышала в наушниках голос Пера:
«По правде говоря, Магнус, я еще надеялся, что ты,
Ему никто не ответил.
«Когда ты стал появляться вслед за нами в этих маргинальных культурах, — опять подал голос Пер, — я думал, что ты только взял на себя роль священнослужителя, который следует за войском, чтобы причащать смертельно раненых».
Чувствительный «жучок», скрытый в гостиной, уловил какое-то шевеление, но никто по-прежнему не отозвался.
«Я вначале думал, — опять сказал Пер, — что нет ничего плохого, если ты будешь вселять надежду этим несчастным — в конце концов, потом проще цивилизовать аборигенов, у которых в душе поселилась вера в вечную жизнь, чем тех, кого мы совсем еще не коснулись».
Опять ему никто не ответил. Мария с минуту внимательно следила за действиями бычеродного Купы. Он уже не слышал внешнего мира и увлеченно шершавил ей ногу своими квадратными ладонями, он смотрел на голень так жадно, как будто хотел обглодать, и у него появились признаки сердцебиения.
Вдруг Мария опять услышала:
«Но теперь я сомневаюсь, Магнус, — сказал Пер. — После того, что случилось в Союзе в Южном Полушарии, я больше так не думаю, что твоя деятельность безобидна».
«Союз весь на вашей совести, — произнес вдруг Магнус, Истома, Художник. — Это была исключительно чистая, духовная культура, — сказал он, — и вам не следовало туда влезать».
«Ты ошибаешься, — возразил Пер. — Они определенно спешили перейти к техническому развитию».
«Сомневаюсь, — голос Магнуса. — Все эти аварии на транспорте в последние годы… Им совершенно чужда была вся эта ваша техника и вся эта промышленность, по крайней мере, в том виде, в каком навязываете человечеству это вы…»
«Если ты хочешь сказать, что современная техника была чуждой их политическому режиму, тогда ты прав, — согласился с ним Пер. — Новейшая промышленность и техника Цивилизации действительно слишком хрупкая, чтоб сразу не поломаться в неразвитых пальцах…»
Услышав это, Мария с некоторым сожалением покосилась на свою ногу, которую сама только что доверила рукам скотоподобного младшего специалиста. Там с нараставшим пыхтением, прижимались к ее бедру, терлись и пытались неловко изогнуться так, чтобы достать ногу одновременно и губами. Мария уже хотела из жалости подать ему вторую ногу, “специально для губ”, но следующие слова ее особенно увлекли.
«Между прочим, здесь начались те же процессы, — сказал Пер. — Ты уже застал последнюю железнодорожную катастрофу? Виновным оказался, как это ни банально, стрелочник, который недозакрутил у стыка рельсов гайку. Именно ремонтный рабочий, и именно недозакрутил гайку. Чтобы как-то объяснить поведение-рабочего, они традиционно и много тут обсуждали дисциплину труда, но суть, как ты понимаешь, не в этом».
Марии пришлось на секунду отвлечься, чтобы дать по загривку Купе, который уже забыл об уговоре и полез у нее выше коленки. Купо со стоном вернулся к голени и ступне.
«Этому несчастному, которого вы вынудили изображать из себя промышленного рабочего, подражая вам, на самом деле совсем не до рельсов и поездов. Он занят в душе своей совсем иными мирами и материями, он ежеминутно думает лишь о том, что человеку цивилизованному — тебе, например, — никогда не понять».
Пер, показалось, пропустил это мимо ушей.
«Нет, это просто непривычка к скорости, — сказал он, — механизмы здесь малодоступны, и к тому же, свирепствуют службы министерства внутренних дел — кажется, они тут готовы арестовать подданного уже только за то одно, что он выехал в автомобиле на улицу. Они отбивают всякую охоту иметь дело с движущейся техникой. Вместо того чтоб накануне нового века, напротив, приобщать людей к технике в обязательном порядке, они здесь делают все, чтобы аборигены держались от нее подальше. Редкий человек в Большом Конгрессе не имеет лицензии
Мария почувствовала, что ее тащат за ногу на пол. Младший специалист Купо ласкал отданную ему на время коленку уже с яростью распалившегося быка.
«Ты никогда и не приучишь этих людей к скорости, — возразил Магнус. — Здесь, в Большой Империи, культура той же духовной направленности, что была и в Союзе в Южном Полушарии. Как и в Союзе, они здесь отторгнут твою бездушную техническую Цивилизацию, вот увидишь, и все опять может кончиться катастрофой. Уж если ты заговорил об автомобилях, то посмотри хотя бы, как они тут все ездят! Вы преступно спровоцировали массовый суицид, введя в Большую Империю автомобиль. Теперь человек здесь не только получает вкус к самоубийству на дороге, но и к самому убийству, давя пешеходов вокруг себя. Все это говорит лишь о том, что настоящему, истинному человеку чужда и враждебна техника Цивилизации. Не политическая отсталость больших империонов отторгает Цивилизацию, а их высокодуховная культура человека, у которого ко всем этим вашим механизмам, что называется, не лежит душа. Вы дразните теперь больших империонов автомобилями, как дразнили в свое время южных полушаров патефонами, а ведь здесь тоже есть слабые и падкие на материальный блеск души, многие теперь из-за этого блеска глотку готовы перегрызть друг другу — здесь все несовместимо с вашими игрушками! Это преступно с вашей стороны, а вам ведь недолго уже осталось, Земля все равно отторгнет Цивилизацию, пора бы и о душе подумать…»
«Магнус! — голос Пера. — Мы уже с тобой говорили об этом. Цивилизация никогда и не посягала на душу — это обитель Бога. Цивилизация занята эволюцией, наработкой у человека навыков физического обитания в мире — искусство, между прочим, тем более успешное, чем больше укреплена душа человека религией. Цивилизация, конечно, великая захватчица, пожирает на своем пути растительные культуры, но она ведь и отдает диким аборигенам себя… Отставание больших империонов от общего уровня развития на Земле катастрофично, а мы уже подошли к пределам — в технике, в науке, в религии — и завтра надо ожидать, не то что количества, а уже нового качества состояния человека, и что там будут делать эти остатки плаценты от давних родов, эти вот большие и южные разные там империоны и полушары — одному богу известно! Неужели тебе их не жаль? Нет уж! Ты, пожалуйста, не мешай нам их заблаговременно вытаскивать из их так называемых культур… пока, впрочем, у нас есть еще время ими заниматься…»
«Вот именно, Пер, вы подошли к самому своему порогу и к своему итогу, а новое качество будет определять как раз душа человека культурного, и попомни мои слова: Цивилизация не империонов здесь от себя изолирует, а сами вы здесь закрываете себе путь к человеку душевному, который в Большой Империи…»
Мария приготовилась услышать что-то очень важное для себя, но Купо, уже вконец озверевший, выволок ее за ногу из кресла, прижал на полу, придавил и гладил, и терся своим вспучившимся местом. Разумеется, Мария могла дать ему по морде и высвободиться, потому что никто в Империи не осмеливался противоречить ей, даже в горизонтальном положении, но Мария вместо этого только приподнялась на локте и с жалостливостью мамы наблюдала за ним, как за неразумным животным. Движения Купы становились уже конкретнее, основательней и целенаправленней, вот он закатил глаза и стал постанывать, плотней прижавшись к левой Марииной ноге, потом он дрожащей рукой нашарил и ухватил правую, в изнеможении поднес к губам, облепил голень мокрым ртом, содрогнулся и почти сразу обмяк.