Мария в заповеднике
Шрифт:
— Итак, около пятисот лет назад женщина в данном стаде из положения свободного животного попадает уже в положение рабочей скотины, которую держат для тяжелых домашних и полевых работ, а также для размножения. И сегодня еще в стаде особо ценятся покорность и душевные качества тех женщин, особая прелесть которых в том, чтобы на них можно было подолгу ездить, а Магнус так даже ставит эту характерную особенность вьючной скотины в пример человеческим женщинам Большого Конгресса. Но мы-то с вами должны понимать, что речь идет на самом деле именно о племенном скотоводстве, только протекавшем неосознанно и в диких условиях; однако, если бы я сказал Магнусу, что он, по всей видимости, имеет в виду корову или кобылу, то, боюсь, он бы меня не понял.
— Ты относишься с большим предубеждением к Магнусу, — попросил слова Йоцхак, — а между тем, ты и сам знаешь, что здесь по целым столетиям у власти была именно женщина…
— Некоторые события последних дней вынуждают меня думать, что и теперь все идет к так называемому матриархату. Поэтому тем более у меня нет никаких оснований считать Магнуса слабоумным. Но мы с ним расходимся в методологии. Магнус полагает, что территория Большой Империи находится под покровительством Мокоши или, другими словами, закодирована под женский знак, отсюда проистекает его утверждение о женской специфике поведения в стаде. Например, страсть самцов наряжаться — они даже убивают друг друга исключительно, чтобы завладеть одеждой, изготовленной в странах Большого Конгресса. Или возьмем, к примеру, их чисто женский стиль конкуренции: устранение противника с праздника жизни физически по причине неверных сведений о смерти… То есть в принципе я не спорю, что самцы данной популяции, с которой, надеюсь, скоро у нас все получится — и получилось бы наверняка, если бы не этот Магнус — что они и правда сажали во главе империи женщину. Но, во-первых, ни разу еще царство женщины наверху не меняло положения ее внизу, а во-вторых, никакая это, конечно, не Мокошь, не знак и не планида, а обыкновенное желание самцов пожить хоть какое-то время спокойно, как ребенок под юбкой у надежной мамочки, потому что царствование самцов здесь иногда грозит даже полным самоистреблением стада и всей популяции в целом. Или нет, не ребенку, а просто как мужчине, которого женщина потчует в своем доме всегда гораздо гостеприимней, чем тот же мужчина — в своем, с пивом из холодильника.
— Мне кажется, что Пер прав, — подал голос Уэлш, — когда Мария навещает наш холостяцкий домик, сразу тянет расслабиться, забыть о Конгрессе и глотнуть виски.
— А главное, сразу есть, о чем поговорить, — опять влез Йоцхак вдруг… натурально голосом Марии, бросив свой ироничный взгляд в сторону главного техника.
Пер и Дермот оба вздрогнули от неожиданности, но Дермот еще и побледнел, уставясь на Йоцхака, как будто выбирал, с какой части тела его лучше всего начать медленно убивать. Он медленно подошел к Йоцхаку и стал трясти перед ним своим громадным указательным пальцем.
— Я сто раз предупреждал тебя, чтобы ты при мне говорил своим голосом! Ты здесь не у себя на Станции, и ты знаешь, как я этого не люблю!
— Я забылся… — сказал Йоцхак… голосом Дермота Уэлша.
Офицер безопасности медленно, на негнущихся ногах попятился к бару.
— У меня есть одно интересное сообщение, Йоцхак, — произнес Пер, — и если бы Дермот сейчас убил тебя, ты бы никогда уже этого не услышал…
— …по своей собственной вине, — проворчал Уэлш, проглотив дозу какой-то светлой жидкости, прикрыл бар и вернулся в свое кресло.
— Так будем мы сегодня говорить о женщинах или нет? — потребовал, как ни в чем не бывало, Йоцхак.
— Всего несколько слов еще об их детях, — попросил Пер. — Перед миссией в этот район я внимательно просматривал сведения о способах отбора лидеров в Большой Империи. Я обратил внимание на особенную чехарду, которая всегда бывала здесь с наследованием власти. То есть я имею в виду не обычные, как в Цивилизации, военные перевороты, интриги, заточения в крепость и прочие способы устранения законных и незаконных наследников и наследниц. В этом вкусы и методы Большой Империи и стран Большого Конгресса всегда были примерно одинаковы. Но я обратил внимание на одну особенность, которая характерна исключительно для неочеловеченных популяций, с которыми нам приходится иметь дело. Вспомним, что происходило в человеческом обществе? Между кем шла борьба за власть? Кого резали и заточали или, наоборот, кем бывали отравляемы, побиваемы и сожигаемы сами участники данного процесса? Вот именно — себе подобными, живыми людьми, «родными и близкими», друзьями и женами, любовниками и любовницами, с которыми, может быть, минуту назад они еще были в самых дружеских отношениях, а может быть, эти отношения еще и потеплеют снова! Но в Большой Империи повторялась часто одна и та же, фантастическая или даже просто невообразимая история.
Вы можете посмеяться надо мной или мне не поверить, но… я должен вам рассказать, чтобы вам стали понятны некоторые мои предположения.
Исторически — если мы, ради пользы дела, закроем глаза временно на тупиковость данной популяции и применим к ней это слово — исторически, — исторически здесь установилось очень странное правило наследования власти. То есть в борьбе за власть они здесь, можно сказать, почти что не отличались от человеческих обществ — та же поножовщина и авантюра, те же перевороты и интриги, но если в цивилизованных обществах такая борьба идет между конкретными, скажем так, людьми или там принцами крови, то в Большой Империи она идет из-за наследника… которого нет еще и в программе! Трудно сказать, каким именно образом они пришли именно к таким, а не иным правилам наследования.
По всей видимости, это последствия той неразберихи, которая сопровождала популяцию на ранних ступенях ее развития. Но я склонен также думать, что дикие законодатели вовсе не были лишены здравого смысла, когда вывели из процесса наследования живое существо и обратили всю энергию и весь пафос борьбы — на миф! Живого наследника здесь ни во что не ставили — и правильно делали! Наследник или умирал не вовремя, или он заводил детей от разных женщин, и теперь не только он сам, но и дети начинали оспаривать право наследования. Конечно, борьба всегда полезна для развития и естественного отбора, но в данном случае почкование наследников привело к тому, что лидеры уже стали меняться, скажем, как клиенты у женщины в борделе, но ведь хочется пожить спокойно! Хотя бы в период брачных отношений, рождения потомства, его выхаживания и захвата для него места под солнцем!
Как и у людей, здесь у особей этот период делится на: один год ухаживания за самкой, один год на первый приплод, восемнадцать лет на выхаживание, итого — двадцать. Это именно срок, на который надо обеспечить спокойствие между двумя последовательными схватками за власть. Но и сама схватка требовала определенной регламентации хотя бы в силу откуда-то занесенной в ген дикарей склонности к бюрократии. Но о каком порядке или регламентации могла идти речь, если внешний вид конкурентов вызывал у них животную ненависть, требующую своего немедленного удовлетворения либо в победе, либо в смертельном исходе для самого себя.
Середины быть не могло. В таких условиях подстановка на место наследника какого-то отвлеченного понятия была оправдана, ведь таким образом ничья морда уже не оскорбляла своим присутствием личного достоинства конкурентов. То есть никаких отрицательных эмоций у конкурентов в момент принесения присяги наследнику не могло уже возникать в силу простого его несуществования в материальном мире. Что же это могла быть за химера такая, которая бы заменила живое существо, претендующее на власть?
Правильное решение было не сразу найдено. Вначале оно было громоздким, предусматривало постоянное наличие при дворе, по крайней мере, двух лиц, причастных к наследству непосредственно, а именно — и отца, и матери наследника. Скажем так: дочь правителя, или какая-либо другая самка, имеющая отношение к правящему роду, отдавалась избранному жениху, и одновременно подданные присягали их будущему ребенку как царю. Они выигрывали, таким образом, двадцать спокойных лет жизни и, по прошествии этого срока, достигший совершеннолетия ребенок опять женился или выходил замуж, и подданные снова присягали их будущему ребенку. К сожалению, отцы наследника тоже стали вступать в борьбу за власть, или попадались бездетные пары, и это, в свою очередь, тоже путало все карты стаду.
Поистине только светлые головы могли прийти к смелому выводу, что и два живых существа, причастных к рождению наследника — это слишком много! Достаточно и одного…
Во-первых, таким образом, навсегда решается вопрос возможных трений между законным правителем и, скажем, отцом-производителем наследника, из которых редкий не пожелал бы отхватить кусок пирога себе, а то и всю кухню власти. Во-вторых, и это самое главное, — отец-производитель… должен был умереть в день зачатия! «Ты жених и должен оплодотворить и умереть. Ибо в детородном члене заключена смерть», — говорит Иакову перед свадьбой его у Лавана собакоголовый — порождение ошибки, подмены тела матери в темноте ночи…