Мародер. Каратель
Шрифт:
— Ты скажи, бэтры зачем.
— Ну… — снова замялся Паневин, но продолжил: — Есть вещи, которые в случае захвата объекта или мятежа должны быть эвакуированы любой ценой. Если б те пацаны, ну, проходили мы через которых, с защитой не справились.
— Это те, которые «компрессорщики»? Без компрессоров которые?
— Они. А ты быстро смекаешь, татарин. Многие тут на пенсию уходили, думая, что я, Равдугин тот же, ещё пару человек — старшие смен климатических установок.
— Вы персонал контролировали?
— Да. Ну, и ещё пару функций. Типа этой. Ну, вот они.
Посреди здоровенного бокса стояли три БТР-80. Кирюха тут же запрыгнул на броню, подсветил — и застонал от разочарования.
— Чё там ноешь-то?
— Бля-я-ать, сука, пиздец! Пиздец стволу! Иди, вон, залезь, сам глянь…
—
В самом деле, ствол торчащего из бэтээровской башенки КПВТ [163] казался плюшевым от ржавчины. Пока Ахмет сбривал ножом трухлявый рыжий налет, определяя глубину поражения, Кирюха метнулся к следующему, взлетел на броню, едва не навернувшись, торопливо чиркнул зажигалкой…
163
КПВТ — 14,5-мм крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый.
— Ф-ф-фу-у… Вроде ничё.
С треском распахнул люк, нырнул внутрь, что-то ронял, отшвыривал с пути, матерно рыча, наконец вылез, закурил, выдохнув: — Вроде, ничё…
Годных КПВТ оказалось два. Никаких «Стрел» в укладках, конечно, не было, как и положенных по штату РПГ-7, зато во всех трех бэтрах хранился положенный боезапас — по пятьсот 14,5 и по две тысячи семёры к ПКТ. [164] Все затраты и риск разом окупились. Сами бэтры были, видимо, только получены — такой модели никто из мародёров в войсках не встречал. Вместо привычных раздватретьих [165] раций стояли какие-то новые, нарядные и загадочные, пластиковые сидухи, по мелочи много всего.
164
ПКТ — 7,62-мм пулемёт Калашникова танковый.
165
Народное название возимой радиостанции Р-123, ими комплектовались БТР.
Завестись ни один не пожелал — соляра в баках дала парафин, и движки не схватывали.
— Да брось, бесполезно. — Оглохший от пускача Паневин постучал по броне упорному Кирюхе.
— Похоже. Чё удивляться — соляр самый херовый куда? В армию.
— Или времени слишком много прошло.
— Да насрать. Давай машинки выдергивать…
Втроем демонтировать КПВТ — одно удовольствие. Вскоре на отсыревшем бетоне лежало упакованное вооружение бэтров. Решение оставить автоматические пулемётные точки на потом принялось само собой — без них набиралось нехило, полтонны веса. Закончив, сели перекурить. Ахмет покосился на Жириковские котлы:
— Сколько сейчас наверху? Мои чё-то встали.
— Почему наверху, везде. Ой, бля, полвосьмого уже… Ни хера себе, я думал — к обеду дело.
— Пацаны там задубели уже. Надо менять.
Все замолчали — никому не хотелось вылазить на мороз в пропитанной подземной сыростью одежде. Однако делать нечего — именно забота о своих делает командира командиром. Ахмет вытащил нож и отрезал от сигаретной пачки два кусочка картона. Короткий достался ему, и он до полуночи трясся под елью на склоне горы, откуда просматривалась территория объекта С.
Трясло его и от мороза, но больше от сознания того неприятного факта, что Кирюхин сейчас сидит с новым человеком Паневиным и разговаривает. О чем? Пацаны спят, а эти — разговаривают. Ахмет чётко чуял это, мир вокруг каждым шорохом предупреждал его: не спи, Ахметзянов, ой не спи. До чего они договорятся, вернее — могут договориться? Не слишком ли велик для Кирюхина этот кусок — новый домашний, которого хоть сейчас ставь вместо Немца, два КПВТ, три ПК? Не поедет ли у него крыша? Больно уж гладко складывался этот выход, и везде получалось, что Кирюха тут пуп земли, а он, Ахмет — так, пристяжь. Не попытается ли Кирюха учесть данный «факт» при разливе? Хотя те же бронедвери эти два гандона (оп-па, вот уже подельники и гандонами стали — отметила та часть его сознания, которая всегда смотрит за человеком со стороны) хрен вскрыли бы. …А чё — всегда же так. О чем на берегу договаривались, это одно. А по жизни частенько другое вылазит, куда чаще кидают, чем по чесноку расходятся. И по жизни щас — ну завалит меня Жирик, и чё? Кто-то спросит? Кто? Баба? — злобно скривился Ахмет. — Серб? На хера ему это. Какие Жирику минуса, если моего Дома не будет? А никаких. Ещё Жирик знает, ну, догадывается, как у меня забит подвал, это тоже важно. Серб и Почтарь — два хороших бойца, особенно Серб. «Утёса» два — ну, один нормальный. Короче, после Пыштыма сечь вокруг как в бою надо будет. А то, похоже, отряд не заметит потери бойца. А вот хуй вам, уважаемый товарищ Жириновский. Сглотнете вы у меня теплого…
Витек сперва недоуменно выслушал инструктаж, однако, припомнив, как долго и трудно хозяин улучал минутку для того, чтоб наедине перекинуться парой слов, проникся.
— Никому верить нельзя. Что ж за жизнь-то, а?
— Раньше надо было верить. Когда горбатого пидора нормальные люди скинуть хотели. Хотя тоже мне, «нормальные»…
— А мы-то, бараны, помню — радовались тогда чему-то…
Почти день ушел на переделку электроспуска на механику, и вышли под вечер, но выспавшиеся и сухие. Обратный путь давался десятикратно дороже — больше полутонны набравшегося груза, чуть не полтораста кеге на рыло. Без споров принялось единственное реальное решение — идти по долине Киалима, на Аргази, и уже там выбирать дальнейший маршрут. Теперь скрытность особо не волновала — огневая мощь такая, что до роты можно не напрягаться. Что вы хотите — четыре пулемёта, это надо быть последним идиотом, чтоб заслышав такую ответку не дриснуть подальше и побыстрей. До Байдашева — день. Ночь — влёжку, надорванные мышцы к утру болят, как отбитые. На льду Аргазей встретили местных рыбаков — то ли карасевских, то ли туракаевских. Бедные рыбачки постояли с поднятыми руками под двумя пулемётами, с жизнью, наверное, простились — ан пронесло; когда вдали затих скрип тяжело груженых волокуш, оба чужих пулемётчика вместо серии очередей внятно попросили рыбаков не дергаться с часок и, пятясь, скрылись в поземке, несущейся над безбрежным ледяным полем водохранилища.
У Каолинового удача, долго шедшая вместе с командой, куда-то отлучилась. Хотя куда — шесть дней прухи, это слишком даже, не к добру. Переходили маленькое лесное озерцо, и вроде тщательно смотрели, но на подходе к берегу из ниоткуда ударил беспорядочный ружейный залп. Ахмет даже не удивился, что не учуял засаду — его больше интересовала засада, пыхтящая спереди и сзади.
Группа дружно рухнула в снег, лязгая разворачиваемыми в береговые кусты стволами, и через несколько секунд кусты легли, снесенные из пяти машин. Мародёры видели сквозь дым, как между деревьями вскакивали и скрывались в гуще леса мутно-белые силуэты. Суки, угадали как с местом, берег хоть и невысокий, а лес с полста метров не причешешь, лежащего берег скрывает. Цугцванг — ни ждать, ни срываться, так и так забьют, когда народ с более серьезными стволами подтянется. Ладно хоть, пока притихли.
— По противнику докладаем.
— У меня пять. Без попаданий.
— Шесть. Я тоже.
— Восемь. Один — под вопросом.
— Шесть. Тоже пусто.
— Шесть. Один с вопросом, — закончил Кирюха и приказал доложить боеспособность — что-то уж совсем безрадостно отозвался Витёк, шедший головным.
Ахмет подполз к своему:
— Как ты, Витька?
Зацепили нормально только его — картечина угодила в легкое, попав аккурат между лифчиком и полой расстегнутого бушлата: взопревший Витька шел распахнувшись.
— Пока вроде ничё. Печет только. Вот, пакет-то…
Ахмет вспорол куртку и вшивник, разорвал пакет. Левое легкое, во второй трети. Из раневого канала при выдохе с хрипом и бульканьем лезет пена. Час в сознании — максимум, два — жить. …Бля. Дела хуевые. Не самый маленький сосуд перешибло…Видимо, не удержал лицо: стремительно сереющий Витёк сразу спросил:
— Чё, херово мои дела?
— Чё уж там… Да, — не глядя на Витька, сосредоточившись на прикрывании тампона оберткой ИП, злобно бросил Ахмет. — Можешь руку приподнять? Я хоть пару абертов сделаю.