Мародёр
Шрифт:
— А можно мне?
Грязный мальчонка протянул тощую руку к ковшу.
— Тебе полить? — спросил я.
— Я справлюсь, — мальчишка обиженно забрал ковш.
Он вольный, ошейника на нем нет. Он мог бы уйти, но он предпочитает оставаться здесь, с нами. Он не отличается большой силой, или великим умом, зато у него отличный слух, странное умение узнавать новости первым и доброе сердце. За последние две вещи его здесь никто и не трогает. Наоборот, каждому вновь прибывшему доходчиво объясняют, что именно этого мальчика нельзя использовать ни как посыльного, ни как слугу, ни для других дел, где больше бы сгодились девочки. Обычно все понимают сразу, но бывают случаи, когда понимание приходит только через выбитые зубы и сломанные
Мальчишка радостно сунул ковш в корыто, но не рассчитал сил, и тяжелая посудина выскользнула из его рук и поплыла прочь. Он потянулся к нему, зацепил за ручку, потянул, не удержался на ногах, шлепнулся на землю и окунул руки в воду.
— Грязный ублюдок, — рявкнуло откуда-то сбоку, — руки мыть тут будешь!
Мощная затрещина, пятерней в кожаной варежке свалила мальчишку в корыто.
— Ах, ты мразь, руки помыл, теперь весь помыться решил!
Мощные руки, вытащили из корыта мальчишку, встряхнули, бросили на землю. Над ним навис широкоплечий детина в обожжённом кожаном фартуке. Мышцы так и ходили на его голых руках, и каждая была с голову пацана. Мальчишка попытался отползти, но здоровяк его догнал. Поднял. Кулак врезался под ребра, глаза мальчишки округлились, выкатились, губы вытянулись, пытаясь удержать выбитый воздух, раскрылись. Пацан закричал. Но это здоровяка не остановило. Удар в лицо едва не вышиб из парня дух. Зубы клацнули со звуком ломающегося о камни кайла. Тело мальчишки прокатилось по земле шагов пять и застыло.
Бугай взревел, торжествующе поднял руки и, громко топая кованными ботинками, направился к неподвижному телу. Победитель! Герой! Теперь можно считать жизнь удавшейся, теперь можно и на покой, все земные дела сделаны, главный подвиг жизни совершён — избит мальчишка, что питается объедками со стола рабов. Кожаный фартук навис над пацаном, нога в окованном железом ботинке поднялась, примерилась, еще мгновение и тяжелый каблук сомнет лицо мальчишки, превратит его в кашу.
Я оглянулся, бросил быстрый взгляд на пустую бочку. Почему, ну почему страж решил именно сейчас покинуть свой пост. Он бы не позволил свершиться убийству. И я не могу.
Я так и не понял, как получилось так, что я подкатился под здоровяка, выдернул мальца из-под его ноги в последний момент, ногой же ударил под колено здоровяка. Что-то хрустнуло, здоровяк взвыл. Я оттолкнул медленно приходящего в себя парня, вскочил на ноги. Демоны! От стопы до колена ногу пронзила раскаленная игла. Хромая, я отпрыгнул на шаг, но это помочь уже не могло. Здоровенный детина, в грязном кожаном фартуке несся на меня, размахивая внушительным молотком. Он замахнулся, но я ушел в сторону. Молоток просвистел возле головы и пошел на второй заход. Выставив руку вперед я, перехватил удар и направил его вниз, а когда тот врезался в землю, отпихнул здоровяка ногой в бок. Я не собирался его бить, просто толкнул, но тот воспринял это иначе, и снова заревев, вытащил нож. Перекинув молоток в другую руку, он надвигался на меня, а все что мог я, это отпрыгивать на одной ноге. Левая рука у меня и так привязана к животу, а правая от удара онемела и теперь болталась плетью. Я отпрыгнул, но на ногах не удержался и упал. Мужик осклабился, замахнулся молотком, да так и замер.
— И что тут происходит? — раздался голос стража за его спиной.
Мужик слегка повернул голову, и я увидел приставленное к его шее острие меча.
— Этот, урод, — его палец ткнул в сторону немного оклемавшегося мальца, тот уже сидел, хотя ничего еще не понимал. Возле него суетился мужик, наш, из рабов. — Этот раб искупался в питьевой воде. Он испортил воду! — заорал он. — Чистую питьевую воду!
— И ты решил его убить за воду, — страж скосил глаза на мальчишку — Не вижу ошейника на его шее. Он не раб? — вопрос был адресован мне, и я покачал головой. — Он не раб, — страж хмыкнул. — Ты хотел убить вольного человека?
— Я… я не знал… я думал… он раб, — руки здоровяка
— А с этим что? — страж повел мечом, разворачивая мужика и занимая место между мной и им. — Ты и его хочешь убить? Ты захотел занять его место?
— Я хотел наказать его, — всхлипнул он. — Просто наказать.
— За что?
— Он вступился за мальчишку, — выкрикнул раб, возившийся с пострадавшим. Страж повернулся к нему и коротко кивнул.
— Ты его хозяин, чтобы наказывать? — меч чуть двинулся, уперся мужику под подбородок. — Нет, не думаю, — страж покачал головой. — Наказывать раба может только его хозяин, или тот, кому поручен присмотр за рабом. Присмотр поручен мне, и я не вижу повода для его наказания. Если у тебя есть претензии к этому рабу, значит, есть претензии ко мне.
— Что? — мужик не понимал, что говорил страж, но понимал, что ситуация изменилась и теперь уже он виноват. — Что такое претензии? — выдавил он.
Страж опустил меч.
— Скажу проще, если ты хочешь подраться с этим рабом, то сможешь это сделать, но после того, как победишь меня.
Меч скрылся в ножнах, страж отцепил их от пояса и уронил на песок.
— Ну?
— Нет,… Я это… Я не… Я погорячился.
— Извинения приняты, — кивнул страж. — Кто еще не понял, что трогать рабов запрещено? — крикнул он, перекрывая шум работ. — Могу объяснить доходчиво! Есть желающие? Я так и думал. Это было последнее объяснение. Следующего, кто позволит себе затеять свару, будут отпевать в храме.
Он поднял меч, застегнул его на поясе и, повернувшись ко мне, протянул руку.
— Иди, работай. И не бойся ничего, тебя не тронут, пока я здесь. Ни тебя, ни кого-то еще!
Я с трудом поднял медленно оживающую руку, страж обхватил сильными пальцами запястье и легко поднял меня на ноги.
— Иди, работай, — снова сказал он и занял место на бочке.
Больше никто с рабами не сцеплялся. Страж продолжал сидеть на бочке и следить за лагерем.
Рабы недовольно шептались. Нас лишили обеда только для того, чтобы бородатый гость халкана Мирира мог вдоволь налюбоваться на наши тощие тела. Тот шел неспешно вдоль сидящих рабов, останавливался, заставлял встать, снять рубаху, показать зубы, ладони, ногти, заглядывал в подмышки, искал там чего-то обернутой в тряпку палочкой. Насмотревшись, он либо отправлял раба прочь, либо усаживал на место. Меня он не стал даже поднимать, просто махнув рукой, мол, проваливай, работай.
Я ушел к ящикам с породой. Однорукий не слишком то может таскать камни, а вот перебирать их — да. После того, как в породе случайно нашли порванный куль со следами Соли внутри, халкан приказал внимательно осматривать все и собирать самую малую частицу. Вот на эту работу меня и отрядили.
Я мог перебирать камни и наблюдать за тем, что происходит в лагере. И я наблюдал за скрестившем на груди руки халканом Мириром и его гостем улыбающемся и что-то тихо говорящем. Халкан подскочил к рабу, заставил его встать на ноги, ткнул пальцем в тощие ребра и, отчаянно жестикулируя, пытался что-то втолковать гостю. Тот лишь качал головой и никак не соглашался с халканом. Наконец Мирир сдался, и раб отправился работать. Халкан посмотрел на гостя снизу-вверх и погрозил пальцем, тот улыбнулся в ответ, пожал плечами, что-то сказал, оба засмеялись.
Они сторговались. Двоих рабов увели к лестнице, а халкан и гость хлопнули по рукам. Я даже как-то слегка разочаровался. Не знаю, чего я ожидал, но как-то все быстро закончилось. Быстро и не интересно. Хотя нет, еще не закончилось.
К бородачу подошел страж, до того продолжавший наблюдать за лагерем. Он встал спиной ко мне, и я не видел его лица, но сдвинутые брови гостя халкана, его тяжелый упершийся в меня взгляд, совсем не радовали. Страж закончил говорить, едва заметно поклонился. Бородач дружески хлопнул его по плечу и, не обращая внимания на оторопевшего Мирира, пошел прямиком ко мне.