Мародёр

Швец Дмитрий

Каша была самым вкусным, что я ел. Одеяло было колючим, но теплым. Халкан расщедрился настолько, что приказал выдать нам одежду поновей и ботинки. Старые, стоптанные, часто с дырами, но они были куда лучше, чем босые ноги. Ближе к ночи в лагере появились мрачные люди и, не говоря ни слова, поставили с десяток палаток. Туда поместили раненных. Халкан делал все, чтобы мы не передохли. И все же, еще до полуночи по лагерю протащили шесть окоченевших трупов.

Места в палатке мне не досталось. Да и не рвался я туда, справедливо полагая, что если халкан решит меня убить, за то, что я слишком много слышал, платка поможет мало. Да и те, кто будут там, наверняка отправятся следом за мной. Поэтому я выбрал место

ближе ко входу в шахту, подстелил одно одеяло и накрылся другим. Сон не шел и я долго таращился то в небо, то на гору камней, что завтра нам придется разгребать. Интересно, остался ли внизу хоть кто-то живой. До ночи наверх подняться смогли еще трое, один кричал, что в боковом проходе завалило человек пятнадцать, и они пока живы, но никто не полез в шахту ночью. Парень рвался пойти один, но надсмотрщик пригрозил ему крестом и тот сник.

Выспаться не получилось. Солнце встало слишком рано. Его слепящие лучи, выжигали глаза даже сквозь закрытые веки. Я застонал, отвернулся, света стало чуть меньше, но он все равно был слишком ярким. Что-то больно кольнуло лодыжку.

— Вставай, чего разлегся, — каркающее произнес кто-то у ног. — Нельзя лежать в присутствии богини!

Я вскочил. Увидел череп, смотрящий на меня пустыми глазницами и, охнув, упал на пол.

— Нельзя сидеть в присутствии богини! — раздраженно рыкнул череп и двинулся на меня, злобно клацая зубами.

— Серстас! — женский голос был насмешлив и устал. — Оставь его у него был тяжелый день.

— Как скажите, богиня, — каркающий голос черепа был полон почтения.

— Не вставай! — женщина в сером платье выплыла из тумана и опустилась рядом со мной. — Почему ты не умер? — спросила она, глядя мне в глаза. — Ты должен был умереть. Но ты не умер. Почему ты не умер?

— Ты хотела меня убить? — сорвалось с языка.

— Конечно! — плечи ее слегка дернулись. — Должна же я как-то избавить тебя от этого, — она протянула руку и щелкнула ногтем по ошейнику. — Или тебе нравится эта побрякушка? Нравится ее носить?

— Нет, — не стал врать я. — Но если бы я умер, то…

— Я бы не дала тебе умереть полностью, — не дала она договорить. — Я бы подарила тебе вторую жизнь. Не спрашивай как, я же богиня, я могу.

— Но…

— Но ты не умер, — грустно вздохнула она. — Ты испортил такой блестящий план. Теперь придется действовать иначе.

— Для чего? — быстро выпалил я, воспользовавшись тем, что она замолчала.

— Ты стал мародером! Но ты не можешь им быть, пока на твоей шее это, — она вновь щелкнула по ошейнику. — Если бы ты умер, то его бы с тебя сняли. Но ты не умер. А я потратила столько сил, — она подняла руку, показывая, чтобы я помолчал, и я не стал ничего говорить. — Кстати, — она игриво улыбнулась и слегка прищурилась, — тебе понравилась моя шутка?

— Шутка? — не понял я. — Какая шутка?

— Было так весело смотреть как вы люди, словно муравьишки бегаете по шахте. Вы так забавно, пытаетесь спасти свои короткие жизни.

— Ты? — я вскочил. — Ты устроила обвал? — закричал я и тут же получил укус в ногу от черепа.

— Нельзя кричать на богиню! — зло каркнул он.

— Серстас! — строго рыкнула богиня и погрозила ему пальцем. — И да, я устроила обвал, — сказала она мне. — И пожар. Мне больше не нужна эта шахта. У меня теперь есть ты. И ты должен был умереть. И я не хочу, чтобы еще кто-то нашел проход сюда. Хотя это и так не случится, но гарантии не помешают.

— Ты убила триста человек, — опасливо косясь на череп, шепотом прорычал я.

— Нельзя шипеть на богиню, — каркнул череп и отвернулся, увидев, как зло полыхнули на него глаза богини.

— И что с того? Воспринимай это иначе, я избавила их от страданий.

— Тогда почему ты не избавишь себя? Убей себя! Убей, и не страдай больше!

—

Мне нравится жить, хотя я всю жизнь и была со Смертью.

— Им тоже нравилось…

— Пустое, — она вновь оборвала меня. — Ты не помнишь ничего, ничего не знаешь. Тебе предстоит еще многому научиться, многое узнать. И первое что ты должен уяснить, что большие цели иногда стоят даже не тысяч, а миллионов жизней. Иногда надо принести жертву, чтобы получить желаемое.

— И когда-нибудь ты пожертвуешь мной?

— Не исключено, но сейчас ты мне нужен и нужен будешь еще долго. Возможно, до того момента когда умрешь сам. От старости, — она тяжело вздохнула. — Мне дорого обошелся наш сегодняшний разговор, еще дороже было сломать шахту. Я потратила много сил и мне остается лишь надеяться, что ты оправдаешь мои ожидания. Ты подвел меня вчера. Ты дорого обошелся мне сегодня. Не подведи меня завтра!

Она схватила мое лицо ладонями и, наклонив голову, поцеловала в лоб. Вокруг все закружилось, задергалось. Сизый туман полез из всех щелей. Череп отпрыгнул в сторону, клацнул зубами, и скрылся. Лицо богини поплыло, размазалось, превращаясь в клочья тумана. Только глаза смотрели в мои, и я смотрел в черные глаза богини, я видел только их.

— Не подведи меня! — услышал я шепот и глаза растаяли.

Солнце еще не встало. Я лежал на мокром одеяле. Тело покрыто потом, руки дрожат, глаза смотрят в чистое усыпанное звездами небо. В голове не единой мысли. Я ничего не чувствую, ни сожаления о погибших рабах, ни страха. Ни перед завтрашним днем, ни перед смертью. Я просто лежал и смотрел в небо.

— Жмур! — разнесся над лагерем громкий равнодушный крик.

Глава 7

Еще до рассвета лагерь наполнился людьми. Вольными людьми, без рабских ошейников. Рабы с завистью смотрели на широкоплечих коренастых шахтеров, из деревеньки неподалеку, на тощих крестьян с красноватой обветренной кожей, на мастеровых, что мозолистыми руками наскоро сколачивали тележки с кривыми колесами и корявые ящики, на разоружившихся солдат, которых выдавала выправка и жесткие взгляды.

Люди бородатого гостя Мирира тоже пришли. Трое скинули кольчуги и таскали камни наравне со всеми, один же остался при оружии и, оседлав бочку, зорко следил за порядком, в зародыше пресекая любые конфликты. И в методах он не стеснялся. Зубов не досчитались как рабы, так надсмотрщики и вольные, позволившие себе слишком много. Вот и сейчас отправив коротким ударом в лицо очередного зарвавшегося шахтера мордой в пыль, он вернулся к бочке, глотнул воды из длинного общего корыта и сел на место. Спокоен, расслаблен, точно знает цену себе и твердо осознает свою силу. Я ему завидовал. Не знаю, чему именно, силе, смелости, уверенности или же свободе.

Я нерешительно замялся.

— Чего тебе? — страж смотрел на меня с превосходством, но без неприязни.

— Воды, — я протянул здоровую руку к ковшу. — Можно воды?

— Пей, — он не двинулся с места, — вода для всех, раб ты или вольный, вода не принадлежит никому, — он немного помолчал и добавил: — Императору разве что, но он не станет возражать. Пей! — и он усмехнулся, хоть и криво, но как-то ласково, по-доброму.

Я поблагодарил, но страж лишь отмахнулся и отвернулся. Ковш удобен, вода прохладна и сладка. Нас такой никогда не поили и ковшей таких не давали. Хороший, глубокий, хватит, и чтобы напиться, и чтобы умыться. Да, умыться не помешало бы, но не сейчас. Хотя почему? Вечером халкан обещал баню, там и помоюсь, а умыться можно сейчас. Я закрыл глаза и, покатав во рту воду, проглотил. Опустил ковш в воду, набрал еще, выпил половину, а остальное плеснул себе в лицо. Холодная вода взбодрила, смыла пыль с глаз и губ. Я сплюнул в сторону, выковырял грязные комочки соли из уголков глаз. Хорошо!