Мародёр
Шрифт:
— Все продается, — поморщившись, усмехнулся бородач. — Ты не хуже меня знаешь, что продажа лишь вопрос цены, — он запустил руку под одежду, достал что-то и кинул халкану.
Мирир поймал машинально, не отдавая отчет своим действиям, он схватил что-то летящее в него и сжал ладонь. Когда же он разжал пальцы, то побледнел. Он держал на ладони бирюзовую жемчужину, чуть меньше той, что я съел у богини. Руки его затряслись, на лбу выступил пот, глаза впились в шарик.
— Это…, - прошептал он. — Это….
— Да, — кивнул бородач. — Это то самое. Так, теперь ты продашь мне раба?
— Забирай! — ладонь халкана сжалась, пряча в жемчужину в кулаке. — Кого хочешь забирай, —
Но бородач уже поднялся, утратив к Мириру всякий интерес.
— Данкан!
Стражник возник тут же.
— Ты остаешься, оформишь бумаги на покупку. Не забудь взять с нашего друга халкана Мирира расписку, — понизив голос до очень тихого шепота сказал бородач. — Я скажу ему, чтобы он ее написал, но ты не забудь ее забрать. Если будет отказываться, хотя думаю, что не будет, ты знаешь, что делать, — он кивнул стражу и вновь повысил голос. — Затем грузи рабов и отправляйся с ними к Расковым. Отправляйся через Дол. Я буду там тебя ждать. Я выезжаю сегодня. И этот раб поедет со мной.
— Но ваша милость, — возразил страж. — Ваша милость, мне следует поехать с вами.
— Ты останешься! — резко произнес бородач. — Подпишите бумаги, и следуй в Дол. И смотри, чтобы с рабами ничего не случилось.
— Это не безопасно!
— Со мной будут трое твоих людей, — губы под бородой растянулись в улыбке. — Ты же не хочешь сказать, что меня сопровождали не лучшие люди? — Данкан промолчал, но и его губы дрогнули в улыбке. — Я ценю твою заботу, но мне срочно нужно в Дол, а ты и без меня сможешь управиться здесь. И ты единственный кому я могу доверить все бумаги и двух рабов. Раб! — он повернулся ко мне. — Идем со мной. Я покажу тебе мир за этими стенами.
Глава 8
Я накинул на голову капюшон подаренного плаща. Не смотря по сторонам, глядя строго под ноги, пригнувшись почти к самой земле, быстро, едва не срываясь на бег, пошел по каменной дорожке. Камни разного размера, но лежат ровно, плотно пригнаны, стесаны. Нет ни ям, ни кочек, ни зазоров. Сразу чувствуется рука Елизара установившая железный порядок. За восемь дней, я не слишком хорошо его узнал, но руку почувствовать успел. И хорошо, что не на себе.
Сейчас руке Елизара я был рад. Он торопливо шагал рядом, поддерживал под локоть, направляя, помогая и зорко следя чтобы я не споткнулся о собственные ноги. За восемь дней я так и смог освоить башмаки. Я бы предпочел обойтись без них и босиком преодолеть семьдесят шагов по дорожке от ворот до дома. Но Елизар еще в первый день сказал, что босиком ходить негоже, и пора приобретать человеческие привычки. Зачем рабу человеческие привычки он не сказал. И ошейник снимать он тоже не торопился. Я искренне считал, что раба от человека отличает ошейник. А Елизар был уверен, что дело в башмаках, штанах, чистой рубахе, стриженых волосах и вычищенных ногтях. А ошейник можно и под рубахой спрятать, если ворот поднять. Вот только как его не прячь он останется на шее. И под какие одежды его не засовывай, он останется на шее. Все бесполезно, вся одежда мира лишь тряпки на твоих плечах, пока на шее у тебя рабский ошейник.
Я и не рассчитывал так просто расстаться с украшением. Рабов не для того покупают, чтобы им свободу дать. Но я помнил слова богини, что должен умереть чтобы избавиться от ошейника и стать полноценным мародером. Впрочем, убивать меня Елизар тоже не собирался.
Если бы я знал каким оно будет, то, пожалуй, согласился бы на нож. Хотя первый день начался и не плохо. Елизар загнал меня в баню, поручил заботам банщика, заплатив столько, что старик меня только в зад не целовал. Промял и пропарил знатно, отмыл все, кроме синяков и шрамов. А после парилки поднес кружку кваса. С квасом я знаком был. Даже нам, рабам, раз в месяц полагалась кружка кваса. Баня тоже была раз в месяц, вот после нее и полагалась кружка. Тем, кто протянет месяц. Месяц на шахтах это много. Очень много. Мне повезло. Я справился. И свою кружку кваса после бани я уже получил.
— А ты всем квас после пара носишь? — спросил я у банщика.
Тот замер, медленно повернулся ко мне и уставился на ошейник. Видать забылся малость, получив от Елизара хорошую сумму. А теперь вот вспомнил.
— Да, я тут был дней десять назад, — я щелкнул по ошейнику, на манер богини и подумал, что на следующий день после помывки, я с ней и познакомился. — Не в этом чудном домике, а в тех развалинах, что банями называются. Где рабы моются. Но квас был таким же. Вкусным. Очень вкусным!
— Другого не держим, — вздохнул старик, как-то вымученно улыбнувшись. — Ты парень не серчай. Мне плотют, я делаю, не плотют, я не делаю. За вас, — он покосился на ошейник, я широко улыбнулся. — За вас не плотют почитай совсем. Халкан ваш скупердяй знатный. Я не то, что мыло для вас, я воду не отбиваю, разве что квас, если все деньги собрать, — усмехнулся он. — Жаль просто вас, парни, вы тама дохните аки мушье всякое. Почитай почти кажный день новых привозют. — я приподнял бровь. Новички приехали два дня назад. Один раз за две недели. Куда девались остальные? Я опустил бровь, собственно какая мне разница. — Считай, благотворительностью занимаюсь. Но плотют мало, потому у вас и вода чуть теплая, — нормальная была вода, стыла только быстро. — и мыло попроще, — мылилось же и грязь хорошо смывало, — а вот квас, — он расцвел в широкой улыбке. — Квас у меня один для всех. Будь ты раб или боярин, а квас один. Я вам его и не разбавляю даже. Бочку вскрываю и по кружкам. Сам готовлю. Ты это, ты кружку давай, я еще принесу.
Он протянул руку, я отдал кружку.
— Не надо. Не неси, — сказал я, запустив палец под натирающий ошейник. — Плохо может стать.
— С квасу-то не развезет, — прищурился банщик, неверно истолковав мой жест. — Може чего почище? С пару-то оно хорошо, — его улыбка стала заговорчески хитрой. — У меня первачок отличный. Чистая слеза! Можешь, кого угодно спросить, у меня лучшие слезы в городе.
— Э, нет, дружище, давай без первака твоего обойдемся, — я засмеялся. — Развезет еще, стошнит хозяину на сапоги, он спросит, мол где ты раб так нажрался, я конечно же отвечу. Не смогу смолчать, я же все же раб и тогда он придет за тобой. И спросит с тебя за сапоги.
— Елизар-то? Дык он все равно придет и спросит с меня испортишь ты ему сапоги или нет. Скажи, а у вас там гонит кто чего?
— А то как же. Мы не можем, нам не до того и негде. А надсмотрщики гонят, у них и место есть и время. Так они гонят и нам продают.
За этим разговором нас и застал Елизар. Он испепелил банщика взглядом, обжог меня, но полностью сжигать не стал.
— Дядя Паша, — вздохнул Елизар. — Не ожидал я, что ты будешь с моим рабом пить. Со мной не пьешь, а с рабом выпил. Не хорошо так! Ой не хорошо. — он повернулся ко мне. — А ты, только из ямы выбрался и сразу же пьянствовать. Одно разочарование.