Мародёры
Шрифт:
– Куда? – спросил Сергей Сашу и тот, очнувшись, стал всматриваться в дорогу.
Это был перекресток, и Саша помнил, что зимой дороги были здесь всегда расчищены. С горки, на которой стоял Военторг, катались дети и ее постоянно заливали водой. Сейчас все было занесено снегом, кроме участка около дверей магазина. Саша с сомнением посмотрел на дорогу, занесенную толстым слоем снега и ведущую от основной дороги, на которой они встали, вокруг магазина к пятиэтажным панельным домам гарнизона:
– По ней, – он указал пальцем на заснеженную дорогу Сергею, – проедем?
– Конечно, – Сергей уверенно повел машину на нее. – Это магазин?
– Да, – ответил Саша.
– Неудобно с пустыми руками-то, – невнятно произнес он. Машина, уверенно покачиваясь, поплыла в снегу.
– Конечно, –
– Да пельменей возьмем. Я думаю, хватит.
– Согласен, еще колбасы нужно и сока апельсинового. Он меня всегда на ноги ставит, – задумчиво добавил Саша.
«Газель» остановилась около ступенек, ведущих к деревянным, в облезлой зеленой краске, дверям магазина. Саша с Сергеем вышли из автомобиля, укутываясь в куртки от снежной пурги. Войдя в магазин, Саша очутился в прихожей, которую только что вспоминал. Она показалась ему тесной. Лестница, ведущая на второй этаж, оказалась перекрытой металлической решеткой, на двери которой висел навесной замок. Там, на втором этаже, был отдел хозяйственных товаров. На первом этаже раньше продавали только продукты. Где-то в то же время, когда в магазинах начались перебои с продовольствием, Саша прибегал на этот второй этаж, мечтая купить примитивный фотоаппарат «Смена», который обязательно должны были завезти. Он откладывал из своих «карманных» денег средства на его покупку, пока однажды эти фотоаппараты не привезли. Счастливый от предвкушения покупки, он принес из дома свои сбережения и встал в очередь. Весть о том, что привезли фотоаппараты, быстро разлетелась по гарнизону. И пока Саша бегал за деньгами, очередь в отдел разрослась. Стоя в очереди, он с ужасом понял, что фотоаппараты заканчиваются. Такое горькое разочарование охватило его, что он потихоньку захныкал. Он не хотел подходить и просить людей из очереди пропустить его. Оставалось только стоять и в отчаянии смотреть, как продавец снимает с полки прилавка и передает в чужие руки фотоаппараты. Таким его и застал отец: «Чего расстроился?» – спросил он его, и Саша сбивчиво рассказал о своей беде. Отец взял деньги и прошел к голове очереди, прямо туда, где стояли рослые мужики в синих летных бушлатах. Улыбаясь, он о чем-то с ними поговорил, и они, по-дружески расступившись, пропустили его к кассе. Саша не мог поверить – продавщица подала отцу последний фотоаппарат в черном кожаном футляре. Получив фотоаппарат, мальчишка запрыгал от радости, и мир вокруг расцвел. Потом отец приносил ему коробки с просроченными проявителями и закрепителями, которые использовались для проявки пленок с фотокамер на самолетах, а Саша печатал фотографии на добытой таким же образом фотобумаге, которую приходилось нарезать вручную до нужного размера. Правда, линза увеличителя была расколота, и фотографии получались замутненные, со следами расколов стекла, а бумага выдавала изображение через раз, но это хобби долго было самым любимым Сашиным занятием. И где-то в семейных фотоальбомах, сохранились эти черно-белые снимки. Где-то в квартире, куда он теперь возвращался. Пусть даже на одну ночь.
Саша открыл дверь и вошел в магазин. Просторного зала больше не было. Фанерная перегородка отделила большую часть зала, оставив закуток, где теперь расположился скромный продуктовый магазинчик. Эта перегородка исполняла роль стеллажей с товарами, а пространство перед ним отгораживал ряд витрин. За прилавком была молодая девчушка, которую Саша не знал. (Это было непривычно, ведь в гарнизоне все друг друга знали). Они походили с Сергеем, всматриваясь в витрины. Наконец Саша подошел к кассе. Кроме пельменей, хлеба и сока он купил еще четыре пачки сигарет. Когда он стал расплачиваться, незнакомый женский голос окрикнул его:
– Саша?
– Да, – обернулся он и сурово добавил: – Асов.
– Я Лера, – ответила ему крупная женщина, которая стояла перед ним в расстегнутом пальто. – Куда-то вы пропали, проехали КПП, и до сих пор вас нет.
– Мы быстро, – мягко сказал Асов, – только заехали купить поесть.
– Да что вы. Что уж, мы не накормим?
– Да
– Помнишь куда?
– Конечно. Девушка, – уже обращаясь к продавщице, сказал Асов: – Еще пакет целлофановый пробейте.
Когда он обернулся, Лера уже ушла. Сложив продукты в пакет, они с Сергеем пошли к машине. Проехали за магазин, и Саша увидел наконец свой дом, в котором прожил почти десять лет, и окна своей квартиры на четвертом этаже.
Сергей долго искал место, где бы припарковаться, несмотря на то что просторная площадка была пуста.
– Где бы так поставить, – спросил Сергей, – чтобы видно было?
– Тогда придется с другой стороны дома. Ставь где нравится, – сказал, улыбаясь, Саша, – закрытый гарнизон. Даже если обворуют, далеко не уйдут, а гроб вообще никто не возьмет.
Видно было, что дороги в гарнизоне не чистят. Сергей заглушил двигатель автомобиля, припарковав его напротив последнего подъезда дома, в котором раньше жил Асов. Затем выскочил из кабины, взяв пакеты с едой, а Саша медлил.
– Куда? – спросил его Сергей.
– Четвертый этаж, – глухо ответил тот.
Саша медленно вышел из машины, оглядываясь, но не увидел ни одного человека на улице. Он захватил с собой свою сумку и, хлопнув дверцей, пошел за Сергеем, который, нажав кнопку на брелке, запер автомобиль на сигнализацию.
Сергей вошел в подъезд первым и стал подниматься по лестнице. Саша медленно поднимался наверх. Он не знал, что сказать Рафиде, он даже незнал, как начать разговор. Подъезд казался ему маленьким и тесным, незнакомым, и в то же самое время он видел, что в подъезде не изменилось абсолютно ничего. Даже надпись «ИРБИС» на стене, кличка его первой собаки, которую он нанес в день ее смерти, была на месте. Время застыло здесь, законсервировав весь гарнизон в целом. Те же обшарпанные стены, те же деревянные почтовые ящики с выбитыми дверцами. И его почтовый ящик. Жженые спички в потолке. Наконец Саша увидел свет. Дверь на четвертом этаже, посередине площадки, была распахнута. За ней слышались голоса Сергея и Леры. Саша зашел в прихожую, закрыл дверь, поставил свою сумку к косяку под вешалкой, как раньше бросал ранец, придя из школы, затем оглянулся. Ничего в прихожей тоже не изменилось. Дверной замок закрылся так же, как и много лет назад, когда он его поставил. Его вешалка, которую отец прибил к стене ниже, чем «взрослую», также была на месте.
Саша посмотрел в проем двери в большую комнату: там стояла Рафида. Она была во всем черном и с черной косынкой на голове. Ее смуглое лицо посерело. Это была высокая, стройная и красивая сорокалетняя женщина. Отец любил ее за ее верность и покорность. Восточная женщина, для которой мужчина всегда прав. Может быть, именно эта покорность, вера и надежда в мужчину пробудила в отце те нежные чувства, которые заставили его привезти ее из КМС [13] в Таджикистане.
Саша посмотрел на нее, их глаза встретились, и он не смог ей ничего сказать. Он пожал плечами, глубоко и печально вздохнул, как бы говоря: «Ничего не поделаешь». Саша сам не знал, как ему вести себя по отношению к Рафиде, а Рафида, не прочитав в его глазах ни ненависти, ни укора, бросилась к нему, схватила за одежду и, уткнувшись ему лицом в грудь, заплакала, после чего стала падать на колени. Однако быстро придя в себя, Саша обхватил ее и, прижав к себе, держа ее фактически на руках, произнес тихо и уверенно:
– Ну, что вы, Рафида. Все будет хорошо.
– Рафида, солнышко. Успокойся, – произнесла вошедшая Лера, – ему ведь тоже тяжело.
Лера повела Рафиду в комнату, а Саша снял верхнюю одежду и повесил ее на вешалку. Сергей, смущенно спрятавшийся где-то сзади, вышел к Саше и тоже стал раздеваться. Пакет с продуктами он отнес на кухню.
Попав в свой старый дом, Саша не испытывал никаких чувств. Единственное, что он с удовлетворением отметил для себя, так это то, что, как и раньше, он свободно, не глядя по сторонам, перемещается по комнатам и, не глядя, находит и нажимает кнопки выключателей, ручки дверей или открывает ящики мебели. Да, обстановка в квартире почти не изменилась.