Марргаст. Первое семя тьмы
Шрифт:
– Ыт пулг… Асссссинга.
Ты глуп, Агниса.
Агниса. Так в восьмой день рождения нарекла меня мать, приказав никому не разглашать данное богами имя. Откуда оно стало известно моему невидимому собеседнику?
Оно, наконец, удосужилось выйти к свету. Изогнутое, растянутое, будто перебитое, с не менее чем полусотней конечностей, оканчивающихся крохотными коготками. Словно сломанный человек. Безумно-уродливый, видоизмененный, но все же человек.
От одного его вида затошнило. Головка на тонкой шее потянулась вперед, зависая перед моим лицом. Из угла
– Ым иладж ебет! – смаковало слова существо, крадясь бочком. – Оглод. Кев. Тсончев!
– Вы ждали? – Язык вдруг снова стал принадлежать мне, а не кому-то еще. – Поздравляю вас… Дождались!
Я выхватил флакон с коровьей кровью и швырнул его в сторону. Тварь вздрогнула, потянулась за сладким запахом. Тогда-то я и воспользовался книгой заклинаний по назначению. Ветхий переплет врезался ей в висок, прошел насквозь, и чуть не лишил меня равновесия. В отличие от прошлого врага этот был бесплотен.
Незамедлительно последовал ответ. Меня подбросило, впечатало в дальнюю колонну; позвоночник при этом надсадно хрустнул. Но гораздо страшнее боли было то, что свеча погасла, – и я остался в абсолютном мраке.
Из глотки вырвался вопль ужаса. Я пополз на ощупь, туда, где предположительно находилась спасительная лестница.
– Rabana, Lit Wiena Dobyra! Rabanba, Lit Wena Dob… dyra!!
Орать приходилось что было мочи. Имена заморских колдунов путались в голове. Воздух стал неимоверно холодным и грязным, будто я дышал через влажную половую тряпку. На спину опустилась лапка. Коготок ловко скользнул под несколько слоев одежды и погрузился в плоть, цепляя потную кожу.
– Lit Rabana Wiena, то есть Rebana Lit Wiena! Тьфу!
Амулеты не спасали, с меня их просто сдернули.
– Адук? Адук? – талдычила зловредная гадина, раздирая мне спину. Сотни уколов доказывали, что происходящее реально. Так же, как и то, что я умирал.
Извернувшись червем, я попытался ударить ногами пустоту и не ощутил отдачи.
– Ай юанз отк ыт! – шептало оно прямо на ухо, давя немалым весом. – То ябет йиикдалс хапаз!
Я отвечал воем и барахтаньем. Силы терпеть эту пытку исчерпались. Рванув на себе одежду, я кое-как вытащил погнувшееся зеркало. Выставил его перед собой, как щит, надеясь, что хотя бы оно подействует. Но отражение не стало помехой врагу. Многоногая тварь вырвала зеркало и, судя по звуку, разбило вдребезги. Визгливый смех подхватило эхо.
Вечность заняла наша борьба. Тело горело огнем, к горлу подступила едкая волна рвоты, еще капля – и я бы лишился рассудка. Но внезапно в памяти всплыл образ молодой женщины. С плачем, я потянулся к ней. Она понимающе улыбнулась, развела руки и… хлопнула ими с такой силой, что заложило уши!
Беги, раздался немой крик. Тьма отступила, порвалась, скукожилась, что давало хотя бы крохотный шанс на спасение.
Вскочив на ноги, я побежал по коридору, придерживаясь ладонью о стену, лишь бы не потерять ориентир. А
Лестница буквально возникла из ниоткуда. Я стал карабкаться, ощущая лицом потоки свежего воздуха. Оставалось совсем чуть-чуть, когда судьба решила позлорадствовать. Многоногая гадина вцепилась в меня сразу десятком конечностей.
– Ен шедйу!
– Сгинь, мешок гнойный!
Я лягнулся что было сил, навсегда оставляя один из своих сапог в катакомбах. Покалывания в ступне, когда она коснулась снега, предзнаменовали победу.
***
Подпрыгивая на левой ноге, я выбежал из развалин терема на улицу. Обычно внимательный к деталям, я не заметил, что кроме моих на снегу отпечаталось еще с десяток разных следов. Собственное спасение в тот момент заботило меня куда больше.
Поэтому когда из проема ближайшей избы кто-то высунулся и крикнул: – Сюда! Быстрее, пока не схватила! – я не стал долго раздумывать.
Припустил к распахнутым дверям, а позади шипела выбравшаяся на свободу тварь.
Ее трясло от ярости. Живот надулся и колыхался на сильном ветру. Мужчина лет тридцати схватил меня за воротник и вдернул внутрь, прежде чем она успела догнать.
Свалившись плашмя на прогнивший пол, я стал отползать прочь… под чей-то гнусный смех. Внутри было шесть человек. Они сидели по разным сторонам уцелевшего стола, разглядывая меня с интересом детей, которым попался особенно крупный навозный жук. В моем мозгу что-то ожесточенно щелкнуло. Они могли видеть ту сущность, а их одеяния казались смутно знакомыми…
Это были те самые чудаки с постоялого двора.
– Чего расселись? За дело, – тихо сказал тот, что заманил меня внутрь. – Потом поиздеваетесь над новеньким.
Снаружи продолжал звучать утробный вой. Мне хотелось скрыться, прятаться, бежать, лишь бы оказаться подальше от него – так этот звук действовал на людей. На всех, кроме моих «новых знакомых».
– Он прав. Пора. Ловец сработал, – проронил седой старик, которого в прошлую нашу встречу я видел лишь со спины.
Искореженной рукой он поддерживал пламя в стоящем на столе фонаре. Его сутулая фигура казалось иссушенной, как ствол мертвого древа. Немытые космы скрывали ту часть лица, что была с уродливым шрамом поверх ослепшего глаза. Фонарь в когтях старика то и дело давал жутковатые тени на пол и стены.
Русобородый великан, что настаивал на поездке, тоже был здесь. Он стоял напротив меня, расправив плечи, и подбрасывал на ладони пудовую дубину:
– Не бесись, Радогост. Мы тебя услышали.
Остальные кутались в плащи и терпеливо ждали указаний.
– Младшие, на выход, – скомандовал им Щука. – И расписного с собой прихватите. Пускай полюбуется на свою работу.
Двое подростков послушно подхватили слабо сопротивляющегося меня и потащили наружу.
Перед домом я увидел странную картину. Многоногая тварь кувыркалась в снегу, пытаясь сорвать с себя хитросплетенную веревку. Но чем больше она выворачивалась, тем сильнее запутывалась. Увидев людей в одинаковых серых плащах, она задрала голову. Дрожь пошла по сдувшемуся тельцу.