Марш 30-го года
Шрифт:
– Куда ты собираешься, Степан Иванович?
– Это я приготовлю. Воевать буду.
– С кем воевать?
– А там будет видно. Найдем с кем.
– Смотри, как бы тебя не нашли, - сказал Алеша, выходя в кухню.
– Царя скинули, а дезертиры остались.
– Да какой же я дезертир? Царю присягу давла, а царя - по шапке.
– А теперь народу будет присяга.
– Ну, народу другое дело. Народу мир нужен, а может, и еще что. Народ - это дело справедливое!
21
Алеша целый день бродил по улицам, провожал все
– Что это такое? Вы раненый или нет? У вас еще рана не зажила, а вы целый день по городу бегаете! Я вас привяжу к постели.
Но Алеша отвечал ей:
– Все равно и здесь по комнате буду ходить. Усидеть сейчас невозможно, Надежда Леонидовна. Сдвинулся народ с места, понимаете?
– Сколько вам лет?
– Мне лет? Двадцать три.
– Господи, как мало! Тогда вам действительно трудно усидеть на месте. А все-таки я вам не позволяю так много бродить.
– Ну, хорошо, я пойду в гости.
– В гости идите.
Алеше почему-то вдруг захотелось побывать у Остробородько - там всегда самые свежие новости, можно увидеть и Нину Петровну. На нее тянуло посмотреть, как на хорошую картину на хорошей выставке.
У Остробородько действительно сидел и разглагольствовал доктор Васюня, только что прибывший из Петрограда, куда он ездил за хирургическими инструментами для Кавказкого фронта.
– Ничего понять нельзя, - говорил Васюня.
– Народ, ну его к черту, просто с ума сошел. Все ходят, кричат, галдят, как будто оглашенные. Теперь его скоро не остановишь. Большую узду нужно, чтобы взять в руки. А кто возьмет? Ах, какой глупый этот Михаил! Теперь сразу нужно было из рук в руки корону брать. Наш народ такой: еще "ура" кричали бы, на руках носили бы. Такая красота:
" Б о ж е ю м и л о с т ь ю , м ы , М и х а и л В т о р ы й , и м п е р а т о р и с а м о д е р ж е ц в с е р о с с и й с к и й ".
Васюня водил пальцем по воздуху и изображал этот торжественный текст.
На него смотрели прищуренные глазки Петра Павловича Остробородько:
– Ничего не вы не понимаете, Васюня. У нас не такой народ. У нас без бенефиса не обойдется.
– Какой же бенефис?
– А вот увидите: по старым программам, но первый раз в этом городе. Панам попадет. У нас ведь, если что, панов били. Правда, Алексей Семенович?
– Да, панов будем бить, - улыбнулся Алеша.
– Вот видите?
– Петр Павлович протянул возмущенную руку.
– Это говорит офицер, георгиевский кавалер, герой. А что скажет мужик?
– В самом деле будете панов бить?
– заинтересованно спросил Васюня и направил на Алешу свои маленькие глазки.
– А как же?
– ответил Алеша с прежней улыбкой.
– Для чего?
– спросил серьезно Петр Павлович.
– Сначала для удовольствия, потом для дела.
– Ну, и что?
–
– Удирать нужно?
– Вам зачем удирать?
– Меня тоже могут за пана посчитать.
– Ну, какой вы пан? Вы - доктор, человек трудящийся.
– Бить панов это всегда значило бить и культуру.
– Положим, далеко не всегда.
– Вы сейчас же закричите: буржуазная культура! Вы большевик? Ваш Ленин уже в Петрограде? Да?
– Я пока что инвалид, Петр Павлович стоял посреди комнаты и сыпал возмущенными вопросами, острыми взглядами и плюющимися мокрыми словами. Нина Петровна сидела у самовара, заботливо опускала и подымала глаза над
– Довольно вам кричать. Чего вы напали на больного человека! Идите сюда, Алеша, бедненький. Я вам поближе к себе и приблизила к нему милое, мягкое и нежное свое лицо. Васюня и Петр Павлович о чем-то снова оглушительно заспорили.
– Расскажите, что-нибудь, Алешенька, - сказала Нина.
Алеша поднял на нее большие глаза:
– Что же расскаpать, Нина Петровна?
– Расскажите что-нибудь счастливое.
– Не знаю, Нина Петровна, с чего начать.
– Тогда я вам расскажу. Только никому не говорите.
Она наклонилась к нему, и по Алешиной щеке загуляли кончики ее нежных золотистых волос:
– Алеша, только никому не рассказывайте. Я не люблю этого поповича. И не пойду за него замуж. Я хотела идти в сестры милосердия, а он написал: не нужно. Он - попович, понимаете, у него и душа поповская, расчетливая.
– Где он сейчас?
– Он получил все, что полагается. Где-то при индендантстве. Получил капитанский чин. Но он не военный. Он только делает вид, что военный. Он попович. И его солдаты убьют, обязательно убьют. Он попович, а хочет быть барином.
– Нина, почему вы мне об этом говорите?
– Мне больше некому сказать. А кроме того, еще есть одна важная причина. Я даже хотела идти к вам в госпиталь, а потом стало стыдно. А теперь уже не стыдно.
Нина петровна все это говорила спокойно, ничего не изменилось в ее лице, даже улыбка осталась та же: нежная.
– А вы написали ему, что не любите его?
– Я еще не написала. Все папу как-то жалко. Это его мечта. Хотя теперь это уже не модно.
– Что не модно?
– А вот за поповича выходить.
– Пожалуй, что и не модно.
– А вы будете архитектором, Алеша?
– Вероятно.
– А за архитектора выходить модно?
Алеша, улыбаясь, присмотрелся к ее лукавому взгляду:
– В общем, это ничего.
– Я пошутила, Алеша.
– Я понимаю.
– Вы скажите: что мне делать? Я страшно хочу что-нибудь хорошее делать. Разве в учительницы пойти? Как вы думаете?
– Нет, в учительницы не нужно.
– Почему?
– У вас не выйдет.
– Это верно, что не выйдет. Все равно замуж кто-нибудь возьмет. Вот еще горе. Отчего я такая женственная, скажите?