Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

— Я думал, ты скроешь это.

— Я в жизни никому не лгал,— ответил Аказ, искоса погляды­вая на Горбатого-Шуйского.

— А где сейчас тот беглец Санька живет, не знаешь?

— Был у нас, теперь, однако, в другом месте.

— И там не был, не знаю.

— Ты можешь его при случае изловить и царю передать?

— Желанным гостем он бывает у моих людей, а гость у нас— священный человек. Его не выдадут.

— Чем он так желанен черемисам?

— Он правду любит, он вере вашей, государству радеет, жиз­ни не щадя. В самую глубь лесов к луговым черемисам ходил, жил там долго.

— Зачем?

— Своим горячим словом склонял народ наш к Москве. Я сюда пришел — в этом его заслуга есть.

— Князь Александр, прознай об этом. А вы ступайте с богом.

Когда Аказ и его товарищи вышли, воевода спросил:

— Беглого изловить прикажешь?

— Узнай, что делает он там, что говорит — и только. Быть мо­жет, и верно — большое дело человек делает. Аказу в мысли про­никнуть постарайся. Ты знаешь: словам я не верю. Он дал слово когда-то батюшке моему служить, а сам сбежал. Быть может, и ноне в душе у него совсем иное. Язычники—они коварны. К на­роду ихнему приглядывайся, тут тоже не верь словам. Что не так— секи головы нещадно.

— Исполню, государь.

— А что касаемо ратных дел, все остается как решили в прош­лый вечер. Ну, будь счастлив.

Когда князь Александр вышел, Иван перекрестился и сказал про себя:

— Ну, слава богу, ворота в землю казанскую открыты!

Сперва Санька думал, что в Москву пришел зря. Но вышло, что тяжелый путь совершил он недаром. Приютил его Шигоня как старого друга в своем доме, тайно водил к митрополиту Макарию, потом к молодой царице. И все обещали помочь, выпросить у царя прощение. Такой случай представился, когда царь после свадьбы поехал к троице в Сергиев монастырь молиться. После обедни в приятной беседе Макарий как бы случайно промолвил:

— Молясь ныне за благо людей, отчизне нашей полезных, вспомнил я про раба Александра. Гонимый всеми, нашел он приют у недругов наших и много лет жил там с думой и любовью к ро­дине. И недругов тех сделал нашими доброхотами...

— Ты о ком это, святой отец? — Иван взглянул на владыку искоса.

— Единожды я уже просил гебя простить его.

— Саньку Кубаря?

— Ты, государь, и правду пожаловал бы несчастного,— ска­зала царица.

– -Да ты-то отколь его знаешь?

– - На смотрины едучи встретила. Недужен был, в бреду все

прощения у тебя просил. Много хорошего рассказали мне о нем.

— Как же он на пути твоем попался?

— Не хотели мы тебе, государь, говорить, да, видно, надо,— сказал митрополит.— Ведь это он черемисских послов в Москву привел.

— Отчего же он сам прощения не попросил у меня, если был здесь?

— Не корысти ради и не ради прощения своей вины уж много

лет он подвигами живет, а во славу державы нашей и на пользу

вере православной. Таких людей, сын мой, в опале держать грех.

Иван долю молчал, о чем-то думая, потом произнес:

— Истинно ты сказал — грех.

А на следующий день вослед вышедшей рати помчался конник. В его суме лежала грамота воеводе Александру Горбатому-Шуйскому. А в той грамоте было сказано:

«...Вдет с твоей ратью в послах черемисских монах Санька прозвищем Кубарь. Государь того монаха Саньку пожаловал и все вины ему отпустил. И повелел государь тебе, князь-воевода, взять того монаха в войско, и пусть он ныне не токмо словом, но и мечом державе и государю служит...»

[1] Все указанные воеводы позднее казнены Иваном IV. (Примечание автора.)

^[2] Юмын комбо корно (мар.) —дорога божьих гусей. Так марийцы назы­вали Млечный Путь.

^[3] Идите сюда! Здесь кто-то живет.

О ГРАДЕ СВИЯЖСКЕ

к

И

з Москвы выехали в пятницу сырной недели, а к берегу Вол­ги пришли только в субботу великого поста. Воевода князь Александр Горбатый-Шуйский рать вел не спеша. Впереди шла ертаульная¹ сотня, за ней сам воевода, а потом вся рать. За ратью в возке — послы.

Царская грамота о Санькином помиловании догнала воеводу на третьем дне пути. Она очень обрадовала князя. Еще в пору по­стрижения Соломонии Горбатый-Шуйский восхищался смелостью Саньки и с тех пор все время помнил правдивого постельничего.

Прочитав грамоту, он сразу отъехал в сторону и дождался по­сольского возка. Только сейчас князь понял, почему там сидят пятеро, а на приеме у царя было четыре посла.

— Аказ, жив ли ты? — спросил князь, следуя рядом с возком.

— Жив!—Дверца открылась, и Аказ выглянул наружу.

— Все целы?

— Все, князь.

— И беглый постельник Санька тоже цел?.. Молчите?

— Здесь я! — раздался голос Саньки.

— Остановись! — приказал князь вознице.— А ну-ка, Саня, вы­лезай, дай я посмотрю на тебя.

Из повозки выскочили Аказ, Мамлей, Янгин и Тоиейка и, схва­тившись за сабли, встали у дверцы.

— Его ты не смеешь трогать, он посол,— сказал Аказ.

— Тронешь его — делу конец! — крикнул Янгин.

— Ну и молодцы!—восхищенно сказал воевода и, вынув из рукава грамоту, подал Аказу.— Передай Саньке — пусть прочтет. А прочитавши, пусть садится на коня и догоняет меня. Поговорить надо.

И ускакал вперед.

Через час Санька верхом догнал князя и уж более до самого конца пути в возок не садился. Когда подошли к Волге, Аказ, Ян­гин и Топейка тоже вскочили на подаренных им коней и до самого Нуженала ехали верхом.

Дорога по Волге совсем не та, что по лесу. Ветры-ветрогоны свистят меж берегов, словно по трубе. Только пурга утихнет, начи­нается метель. Не успела метель отшуметь, как начался буран. Вот так, воюя со снегами да ветрами, подошли ратники к Нуженалу.

¹ Ертаульная (тат.) — сторожевая, в данном случае разведочная сотня, авангард.