Марш Акпарса
Шрифт:
Дьяк развернул свиток, прочел:
— «Волею царя и государя нашего Ивана Васильевича послана сия грамота князьям, боярам, воеводам и всем людям знатного рода.
И когда к вам эта наша грамота придет, и у которых из вас будут дочери-девицы, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей-девиц ни под каким видом не таили бы. Кто же из вас дочь-девицу утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале. Грамоту пересылайте меж собой сами, не задерживая ни часу».
Шигоня свернул свиток, сказал:
— Уразумел, Михайло Юрьевич?
— Понятно все как есть. Только-ить дочери никакой у меня нету. Не сподобил бог. Бездетным маюсь, и о том в Москве ведомо всем.
— Одного ты, боярин, не заметил: все бояре и князья грамоты меж собой передают сами, а к тебе я прислан. Спроста ли это?
— Спасибо за честь. Одначе и вправду дочери нет у меня.
— А племянница?
— Волю государеву рушить не могу, ибо в грамоте сказано только про дочерей.
— Хитер ты, боярин, но не ко времени. Быть твоей племяннице царицей — чует мое сердце. Государь великий самолично-повелел ей на смотринах быть. Где он видел ее — не ведаю, одначе мне сказал: «Захарьина-Кошкина племянница чтоб была в Москве непременно». А посему, не мешкая, собирайся сам, собирай Настасью и чтобы в полдень тронуться в путь. Спеши, боярин.
Настенька узнала о поездке в Москву и рада-радешенька. В Москве она была всего раз — гостила у сестры Алексея Адашева. Здесь и увидел ее молодой царь. Настя хорошо помнила тот вечер, когда Иван приехал к Адашеву. Боярышне казалось, что она незаметная среди других пригожих и нарядных, но царь подошел к ней, усмехнулся:
— Мила ты и бела, лебедушка, а глаза не вымыла. Так черными оставила. Ай, как нехорошо!
Настя слышала, что любит смущать молодых девиц острый на слово государь, и, чем больше те смущаются, тем больше он смеется над ними. Иногда до слез доводит. «Ну, я-то не заплачу»,— подумала Настя и самым серьезным тоном ответила:
— Прости, мой государь, в том не моя вина. Золой, песочком терла — не отмываются. Видишь, лихо какое!
Царь, помнит Настя, расхохотался, а потом неожиданно привлек к себе и быстро поцеловал в щеку.
И это не смутило Настю. Прикрыв щеку платочком, она сказала строго:
— Румяны-то нынче не дешевы, государь, и слизывать их за всяко просто не надо бы.
— Ой, смела!—удивился царь, а потом добавил:—И смела и весела. Вот только умна ли?—Иван все еще надеялся смутить боярышню...
Село Кашинское, что стоит на полпути к Москве, занесено чуть не под крыши снегом, блестящим под холодным светом луны. На постоялом дворе народу столько, что теснота выплеснула на улицу людей и лошадей. Прямо на улице жгут костры из соломы, ветер разносит тысячи искр по дороге навстречу княжескому поезду. Ми- хайло Захарьин прислушивается к людскому шуму тревожно: не бунт ли уж опять подняли черные людишки? Вокруг костров — темные фигуры в тулупах, овчинных шубах: холод теснит их ближе к огню. Даже кони и те тянутся мордами ближе к дыму, ловят теплые струи воздуха. На княжеский возок никто и не взглянул. Тут и решили заночевать.
Шигонька первый влез в постоялую избу и, переступая через людей, вповалку спавших на полу, подошел к хозяину. В избе чадили два смоляных факела, хозяин поднес поданную Шигонькой грамоту к огню и ничего в ней не понял: читать-то не горазд был. Увидев большую печать, свисающую с грамоты, понял, что дьяк этот —птица важная, и хотел предложить ему свою жилую половину. Но дьяк оглядел и подошел к двери в горницу для благородных, взялся за скобу.
— Куда, дьяче? Там царь!—испуганно зашептал хозяин.
— Иван Васильевич?
— Царь Шигалей со свитой. Не шуми бога ради — татары разорвут тебя.
— Не разорвут,— спокойно ответил Шигонька и постучал в дверь.
Шигалей приходу дьяка обрадовался. А когда узнал, что с ним едет боярин и, может быть, будущая царица, распорядился просто. Из черной избы всех вытурил на сеновал, людей, которые устроились в горнице, вытолкал в черную избу. Настю и боярина сам провел от возка до горницы. В углу против печи и полатей Настя увидела лежанку под пологом, спросила:
— А тут кто?
— Тут, боярышня, хворые. Если помешают — уберем.
— Пусть лежат с богом,— ответила Настя.
После ужина Шигонька сразу вцепился в Аказа, давай выспрашивать о делах, что творятся на горном волжском берегу. С Аказом они старые знакомые—поговорить есть о чем.
В Москве вторую неделю идут смотрины. Девиц съехалось более пятисот. Невесту царскую выбирали тремя кругами. Первый круг — боярский. Ездили бояре-наместники по вотчинам, городам и весям, смотрели каждую девицу. Глядят: пригожа ли, бела ли, нет ли на лице каких изъянов. Особенно выспрашивают про то, какого роду-племени. Ежели девушка древнего роду и красива, дарят ей кашемировый платок и отсылают во второй круг в Москву.
Второй круг—владычный. Сидит в нем митрополит Макарий с архиереями. Здесь проникают в ум и душу каждой избранницы. Задают замысловатые вопросы, спрашивают молитвы, думы о боге, узнают, сколь преуспела девка в грамоте. Самым умным и благочестивым дарят золотой нательный крест и шлют на третий круг. Остальным крест дарят серебряный и с почетом отправляют домой.
Третий круг — царский. Иноземные лекари смотрят на каждую в отдельности. В жарко натопленной комнате златокрестнип раздевают донага и вконец смущенных до бледности в лице подводят к свету. Лекари смотрят, здорова ли избранница, способна ли к деторождению, статна ли, отличается ли красотой телесных форм, нет ли в теле каких изъянов.
Скрытый от девиц, сквозь решетку на избранниц смотрит сам царь.
Из сорока златокрестниц выбрали двенадцать, к ним вышли царь и митрополит.
Настя, укутанная в шелковое покрывало, взглянула на Ивана — и волна радости хлынула в ее сердце. Царь улыбнулся ей как старой знакомой, чуть заметно кивнул головой.
Макарий осенил избранниц крестом, сказал:
— Каждая из вас достойна быть царицей. Любая из вас по сердцу государю, и не знает он, с какой разделить свой престол, свой хлеб, свое ложе. Сие оттого, что даны вы ему человеками, а государыня, как и сам государь, особы богоданные. И обратимся мы к богу, и пусть всевышний укажет на одну из вас. Идите с богом по покоям, вам отведенным.