Маршалы Сталина

Рубцов Юрий Викторович

Благодаря такой тактике использования бронетанковых войск в Висло-Одерской операции были достигнуты необычайно высокие темпы наступления. В глубине вражеской обороны танковые армии покрывали в сутки до 45—50, а в отдельные дни даже до 70—100 км.

В следующей, Берлинской, операции маршал, вопреки, казалось бы, многократно подтвержденным канонам военного искусства, поступил как раз наоборот. Танковые армии он ввел в сражение еще до прорыва всей тактической зоны обороны. Критики Георгия Константиновича не могли взять в толк, что это был единственно правильный вариант действий. От Зееловских высот до Берлина немцы устроили сплошную глубокоэшелонированную оборону, которую, не введи маршал в сражение

танки, пришлось бы прорывать пехоте. Можно лишь представить, с какими жертвами это было сопряжено и насколько затянулся бы прорыв наших войск к фашистской столице.

То, насколько Жуков был самым решительным противником всякого шаблона, ярко показывают его действия и в промежутке между этим двумя операциями — Висло-Одерской и Берлинской. Казалось, с выходом к Одеру можно было переходить к непосредственной борьбе за фашистскую столицу, тем более что разведка докладывала о наличии у врага на подступах к городу сравнительно малых сил. Позднее некоторые военачальники, в первую очередь маршал В.И. Чуйков, настаивали, что так и надо было действовать. В этом случае Берлин, по их мнению, был бы взят уже в феврале, а не в мае.

Порядок действий Жукова выдает его напряженную, не прекращавшуюся ни на минуту аналитическую работу над замыслом предстоящей операции. Вначале он и сам полагал немедленное наступление на Берлин возможным. Более того — внес соответствующее предложение в Ставку, получил одобрение. Но Жуков не был бы великим полководцем, если бы, раз приняв решение, бездумно настаивал на его реализации. Нет, маршал внимательно следил за изменением обстановки и по ряду признаков уловил назревавшую угрозу контрудара противника со стороны Восточной Померании. Игнорирование столь серьезной опасности могло бы иметь далеко идущие негативные последствия. Невзирая на возможное недовольство Сталина, командующий 1-м Белорусским фронтом предложил Ставке новый план действий. Последний состоял в том, что, прежде чем наступать на Берлин, необходимо совместно с войсками соседнего 2-го Белорусского фронта разбить немецкую группу армий «Висла», нависшую «карнизом» над правым крылом наступающих советских войск и грозившую с севера. И полководец сумел настоять на своем.

Кроме глубокого, гибкого ума, полководца отличали редкая сила воли, непреклонная решимость выполнить поставленную задачу, твердость управления. Как писал маршал И.Х. Баграмян, Жуков обладал «умением смело отстаивать свое мнение и идти к намеченной цели прямым путем, а не робкими зигзагами»^{99}.

Здесь сам собой напрашивается ставший уже хрестоматийным пример из истории обороны Москвы. 18 ноября 1941 г. командующий 16-й армией генерал К.К. Рокоссовский обратился к командующему Западным фронтом за разрешением отвести войска за Истринское водохранилище, чтобы там организовать оборону на выгодном естественном рубеже. Получив отказ, Рокоссовский добился такого разрешения непосредственно у начальника Генерального штаба маршала Б.М. Шапошникова.

Ответом Жукова на это была телеграмма командарму-16: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».

Позднее Георгий Константинович соглашался, что отвод 16-й армии за Истру, действительно, облегчал ее войскам выполнение боевой задачи. Однако при этом оголялся правый фланг соседней 5-й армии, что открывало противнику кратчайший путь к советской столице. Так что общая ситуация на Западном фронте диктовала ему именно такие жесткие действия, продиктованные категорическим требованием стоять насмерть.

И вообще, несмотря на то, что под Москвой создалось очень сложное и опасное положение

и некоторые «стратеги», вроде В.М. Молотова, даже грозили Жукову расстрелом, его действия были лишены нервозности и отличались спокойной уверенностью и трезвым расчетом. «Это военачальник не просто большого таланта, он был наделен огромным мужеством, самообладанием, могучей волей, — говорил о нем маршал A.M. Василевский. — Жуков не боялся ответственности… В самые трудные, критические моменты войны я не видел Жукова растерянным и подавленным. Напротив, в такие моменты он был особенно деятелен, сосредоточен, целеустремлен. Для него не было непреодолимых преград, воля его ломала все, что стояло на пути. Этот человек был рожден побеждать»^{100}.

Небезынтересны взгляды самого маршала Жукова на полководческое искусство. «Чтобы называться полководцем, — говорил он, — надо при всех других положительных личных качествах обладать еще стратегическим талантом и — что не менее важно — бесстрашием брать на себя ответственность за разработанное и принятое решение, отстаивать это решение, чего бы тебе это ни стоило. Полководец не должен бояться риска. Если бы военное искусство заключалось в том, чтобы избегать риска, то лавровые венки, вероятно, украшали бы весьма посредственные таланты…

Мудрость и мужество полководца, — добавлял он, — это прежде всего мужество и здравый смысл при принятии решений. Полководец, который заглядывает в уставы, чтобы найти там решение стоящей перед ним задачи, так же мало заслуживает доверия, как врач, который при определении диагноза стал бы заглядывать в справочник»^{101}.

Чтобы высказаться столь веско и убедительно, надо было не только взять, но с достоинством пронести через всю войну колоссальную тяжесть ответственности за судьбу страны. Тяжесть неимоверную, но оказавшуюся по плечу Жукову. По оценкам многих военных историков, после Суворова полководца такого масштаба наше Отечество не знало.

Слава Жукова была всенародной, если не всемирной. От имени Советского Союза он подписал Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, ему было доверено принять Парад Победы 24 июня 1945 г.

Но едва замолкли звуки салютов в честь побед доблестных войск на Жукова как на маршала обрушился сталинский гнев. Специально для разбора «дела» Георгия Константиновича в июне 1946 г. было созвано заседание Главного военного совета. Опираясь на выбитые в бериевских застенках показания Главного маршала авиации А.А. Новикова и нескольких генералов из фронтового окружения Жукова, его пытались обвинить в подготовке — ни много ни мало — военного переворота. На руку высокопоставленным провокаторам, среди которых выделялся первый заместитель Сталина по Военному министерству маршал Н.А. Булганин, играла уклончивая позиция некоторых боевых маршалов и генералов. Только благодаря твердости Маршалов Советского Союза Рокоссовского, Василевского, маршала бронетанковых войск Рыбалко, решительно отвергших версию о заговорщических намерениях Георгия Константиновича, вождь не решился на его арест и ограничился высылкой во второстепенный Одесский военный округ.

А через непродолжительное время Жуков, продолжавший оставаться кандидатом в члены ЦК ВКП(б), был приглашен в Москву на Пленум. Что произошло дальше, рассказывает он сам: «Пленум приступил к обсуждению персональных дел отдельных членов ЦК. Семь человек, выведенных из состава ЦК, один за другим покинули зал заседаний. И тут я услышал свою фамилию. Каких-то новых фактов, доказывающих мою вину, не было приведено. Поэтому, когда мне было предложено выступить, я отказался от слова. Оправдываться мне было не в чем. Состоялось голосование, и меня вывели из состава ЦК.