Маршалы Сталина
Шрифт:
Последнее заслуживает особого разговора. Еще в 1928 г. в аттестацию командира полка Василевского была вписана очень точная характеристика: «Выдержанный, с подчиненными тактичен». Бывают люди: спокойные от природы, невозмутимые, может, даже толстокожие. Не таким оказался Василевский. «Скажу откровенно, что не всегда легко было оставаться спокойным и не позволить себе повысить голоса, — писал он в мемуарах. — Но… сожмешь, бывало, до боли кулаки и смолчишь, удержишься от ругани и окрика. Умение вести себя в отношении подчиненных с достоинством — непременное качество советского военачальника»{111}. Неустанная работа
За подчиненных, коль был уверен в них на сто процентов, Александр Михайлович стоял горой. Когда в июле 1942 г. командующим Воронежским фронтом назначили его первого заместителя генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина, на освободившееся место по рекомендации Василевского был выдвинут генерал-лейтенант А.И. Антонов. Но Сталин, даже согласившись на это назначение в декабре 1942 г., не сразу поверил и по достоинству оценил Антонова. И тому несколько месяцев пришлось утверждаться в глазах Верховного, выполняя ответственные задания в войсках. Василевский же, считая, что лучшей кандидатуры не найти, тащил на себе двойную ношу, работал и за себя, и за своего заместителя, пока Алексей Иннокентьевич проходил своеобразный испытательный срок.
Как-то, находясь в особо хорошем расположении духа, Сталин сказал: «Товарищ Василевский, вы вот такой массой войск руководите, и у вас это неплохо получается, а сами, наверное, и мухи никогда не обидели». Да, мягкость, деликатность Василевского были особого рода, они не мешали ему настойчиво и последовательно проводить в жизнь задуманное. И иногда по такому острию ножа проходил, что у самого дух захватывало.
Как известно, к середине декабря 1942 г. эпицентр Сталинградской битвы переместился в район Котельникова, где ослабленные соединения Сталинградского фронта вели тяжелое противоборство с мощным танковым клином Манштейна — Гота, пытавшимся деблокировать 6-ю армию Паулюса. Положение, по собственному признанию маршала, складывалось грозное, дело решали сутки-двое. Василевский позвонил Сталину и настойчиво попросил придать фронту 2-ю гвардейскую армию генерала Р.Я. Малиновского. Верховный сходу и категорически отказал: армия предназначалась для наращивания удара в направлении Ростова-на-Дону с тем, чтобы отрезать не только окруженные под Сталинградом войска, но и всю кавказскую группировку немцев. Полководец еще и был обвинен в том, что он «вымогает» резервы Ставки на свои операционные направления.
Александр Михайлович хорошо понимал всю заманчивость плана Ставки, но критическая ситуация в районе Котельникова требовала переадресования армии Малиновского. Он аргументированно настаивал, но добился лишь обещания подумать.
Как события развивались дальше, маршал рассказал писателю К.М. Симонову: «В ожидании этого ответа я на свой страх и риск приказал Малиновскому начать движение частей армии в новый район, из которого она должна была действовать против Манштейна… Это приказание было дано поздно вечером, а ответа от Сталина еще не было».
Рисковал, ой как рисковал Александр Михайлович! Всю ночь в Ставке обсуждали его предложение, и положительный для него результат вовсе не был предрешен. Г.К. Жуков, например, считал, что даже если Паулюс вырвется из кольца, ущерб будет меньше, нежели тот, что последует в случае отказа от удара 2-й гвардейской армии на Ростов.
Бессонную ночь в непрекращающемся анализе обстановки провел и Василевский. Дважды за войну автомобиль, в котором находился Александр Михайлович, подрывался на мине, полководец на собственном горьком опыте познал, что
«А я ходил из угла в угол и ожидал, что мне ответят, потому что фактически я уже двинул армию, — вспоминал Василевский. — Наконец в 5 часов утра Сталин позвонил мне и сказал злобно, раздраженно всего четыре слова:
— Черт с вами, берите!
И бросил трубку»{112}.
Выходит, за деликатностью и тактом Василевского было нечто такое, перед чем спасовал даже всемогущий вождь. Думается, то была твердая убежденность маршала в своей правоте. Она всегда отличала Александра Михайловича, поскольку базировалась на тщательном, нередко мучительном продумывании всех деталей предстоявшей операции.
Весной 1944 г. на него была возложена координация действий 3-го и 4-го Украинских фронтов при подготовке операции по освобождению Правобережной Украины и Крыма. В конце марта по указанию Сталина к нему в штаб 4-го Украинского фронта для окончательного согласования плана Крымской операции приехал маршал К.Е. Ворошилов. Как и Александр Михайлович, он был представителем Ставки, но в Отдельной Приморской армии генерала А.И. Еременко, действовавшей на керченском направлении.
После ознакомления с составом сил и средств 4-го Украинского фронта Ворошилов высказал большое сомнение в реальности плана. Мол, у противника такие мощные укрепления под Керчью, а тут еще Сиваш, Перекоп. Словом, ничего не выйдет, если не попросить у Ставки дополнительную армию, артиллерию и другие средства усиления.
Мнение старого кавалериста заставило заколебаться даже командующего 4-м Украинским фронтом генерала Ф.И. Толбухина и начальника штаба генерала С.С. Бирюзова. Василевский был удивлен. Ведь не так давно они вместе с командующим фронтом произвели все расчеты и пришли к выводу, что сил для успешного проведения операции вполне достаточно, о чем и доложили в Ставку. Тогда никаких возражений не было, а теперь, когда все уже утверждено Ставкой и нет оснований для пересмотра плана операции, вдруг следуют возражения. Отчего? В ответ Толбухин не слишком уверенно заметил, что получить подкрепления всегда неплохо.
Вот тут и сказался характер Василевского: в меру мягкий, но не податливый. Александр Михайлович заявил: раз так, то он сейчас же намерен связаться со Сталиным, доложить обо всем и просить, чтобы ему самому во главе 4-го Украинского фронта доверили провести Крымскую операцию.
На фоне убежденности представителя Ставки доводы оппонентов как-то сразу пожухли. Толбухин признал, что поторопился с выводами, не подумал хорошенько. Ворошилов в свою очередь заверил, что вмешиваться в действия 4-го Украинского фронта не станет, но к донесению в Ставку, которое должен был составить Василевский, свои замечания даст. А потом и от замечаний отказался.
К месту вспоминается ответ Василевского на мягкий упрек одного военачальника: «А что касается моей “расчетливости” и “осторожности”… то, по моему мнению, в них нет ничего плохого, если соблюдено чувство меры. Думаю, что каждый военачальник, будь то командир части или дивизии, командующий армией или фронтом, должен быть в меру расчетливым и осторожным. У него такая работа, что он несет ответственность за жизнь тысяч и десятков тысяч воинов, и его долг — каждое свое решение взвешивать, продумывать, искать наиболее оптимальные пути к выполнению боевой задачи»{113}.