Мартовские колокола
Шрифт:
— Как у тебя–то дела в школе? — сменил тему Николка. — а то ты каждый день тут у нас… когда только учиться успеваешь?
Мальчику дико, как легкомысленно Ваня относится к учёбе. Не то чтобы Николка был таким уж поклонником гимназических правил — но дисциплина в учебных заведениях Российской Империи и правда была почти что казарменной: за прогулы и несделанные домашние задания спрашивали нещадно.
— А, ерунда. — отмахнулся Иван. — У нас типа «школа лицейского типа»; с этого года разделение придумали — гуманитарный класс, физ–мат и естественники, с упором на химию с биологией. Я поначалу в физмат пошёл, а как началась вся эта свистопляска — попросил перевести в гуманитарный. А там сейчас по истории и литературе девятнадцатый
— Но как же так? — запротестовал Николка. — Всё равно ведь задания надо выполнять? Иначе ведь будут «неуды»…
— С чего бы? — удивился Ваня. — У нас по профильным предметам: история и литература — проектные работы и олимпиады. Ну я и заявил две темы — «Жизнь повседневной Москвы в царствование Александра Третьего» и «изучение литературы в царских гимназиях». Вон, недавно ездили на межшкольную конференцию — так я походил по центру с фотиком, и здесь и там, и нащелкал всяких классных фоток: ну, вроде как сопоставление нашей и здешней Москвы. Ну, знаешь, снимал конки и трамваи, извозчиков и такси, «газельки» и ваших ломовиков. Потом нащелкал городовых, пожарных, уличных торговцев — и сделал фотки с похожих ракурсов всего того же самого, только там, у нас. Потом обработал на компе — сепия там, зернистость, то–сё… — и получились вполне себе старые фотографии. А на закуску — десяток аудиозаписей разговоров с уличными персонажами, вроде городового и продавца пирожков. — ну, помнишь, ты мне ещё помогал?
Николка кивнул. Неделю назад, сразу после манёвров в Фанагорийских казармах, они пол–дня мотались по городу и по очереди приставали то к разносчику, то к городовому, то к точильщику ножей в подворотне на Чистых, то к барахольщику на Сухаревке, то к держателю книжного развала на Старой площади. И пока один затевал заранее продуманный разговор, второй мальчик, стоя рядом, старательно фиксировал его на диктофон. А вечером — прослушивали записи, отбирая те что, по мнению Ивана были наиболее интересны.
— Мне это отец подсказал. — продолжал меж тем Ваня. — Он для этого журнала — ну, помнишь, я тебе рассказывал, «Вестник живой истории», — точно такие же двойные подборки делает, только на другие темы. Ну, я и решил — почему бы не попробовать?
Николка кивнул. Ещё бы ему не помнить — ведь именно с этого журнала и началась для Олега Ивановича и Вани вся эта невероятная история. Всего–то пять месяцев прошло, с тех пор, как отец с сыном отправились в редакцию журнала «Вестник живой истории» — и встретили на Садовом перепуганного мальчишку в форме царской гимназии. Дальше были походы через портал, привыкание к жизни в Москве 1886–го года и даже захватывающее путешествие в Сирию и Ирак, которое могло бы стать сюжетом для приключенческого фильма…
Да и жизнь Николки поменялась с тех пор неузнаваемо. Конечно, дядя и тётя не могли не заметить перемен, происходящих с племянником — но списывали их с одной стороны, на новых интересных знакомых — Олег Иванович и Ваня, представившись приезжими из русской Аляски, сняли квартиру в доме, принадлежащем дяде Николки, — а с другой, на неизбежное в четырнадцать лет становление характера. Тем более, что в учёбе Николка делал успехи; правда, гимназический латинист был им недоволен, но сей учёный муж относился точно так же ко всем, без исключения, воспитанникам пятой классической гимназии. Зато в математике, истории, географии и естественной истории мальчик показывал явные достижения — хотя, порой, и удивляя педагогов. Всё же плотное общение с гостями из будущего не могло не принести свои результаты…
— Ну вот. — продолжал рассказ Ваня. — Когда я соорудил из этих кадров презентацию, да еще и прокрутил под неё аудиозапись — народ на конференции в восторг пришёл. Мне потом даже предложили подготовить этот материал к тому, чтобы издать его в бумажном виде, во как! Так что по профильным предметам у меня теперь всё тип–топ. А с остальным — английский там, физика с математикой — ну ничего, задания делаю, хвостов особых нет. Не пропаду, в общем.
Хорошо тебе. — позавидовал товарищу гимназист. — Мы–то о такой вольнице и мечтать не можем. Попробуй, пропусти урок — сразу записка к гимназическому инспектору, а то и в кондуит.
— Да, у вас строго. — посочувствовал товарищу Ваня. — Вот увидишь, доведут они народ до революции, еще побегают ваши гимназисты с красными бантиками. Да оно и неудивительно — при таких–то порядках еще и не то придумаешь…
— А у нас и придумывают. — оживился Николка. — Вон, недавно — посыпали стол латинисту порошком, вызывающим чесотку. А он у нас лысый, как бильярдный шар! Приходит он, значит — благодушный такой, довольный, уж не знаю с чего… кладёт руки на стол, а потом — ладонью, эдак, по привычке — по лысой голове. Раз, другой, потом еще.. минуты не прошло, как латинист испуганно эдак брови вздёрнул, лысину мизинчиком почесал — в одном месте, потом в другом, третьем… а потом головой затряс, ну точно как лошадь, которой шмель в ухо влетел! И ну обоими руками — то поочерёдно, то вместе, — чесать голову! А та сразу побагровела, и вроде даже больше сделалась!
Мальчики засмеялись.
— Жесть. — охарактеризовал услышанное Ваня. — Злые вы всё–таки… садисты! Хотя — если это латинисту устроили, то не удивлюсь…
Николка кивнул. В царских гимназиях латинисты, наряду с преподавателями греческого, всегда относились к категории наименее любимых преподавателей. Программа учебных заведений классического толка вообще была перегружена изучением мёртвых языков: на них у гимназистов уходила почти половина времени, потраченного на занятия. Дети зубрили латинские неправильные глаголы, отрывки из сочинений Юлия Цезаря, Вергилия, Тита Ливия и Цицерона, Демосфена и Фукидида, Еврипида и Софокла, а преподаватели по своей воле не имели права хоть как–то сократить или упростить программу. Оставалось лишь удивляться, как могла вместить в себя такое количество знаний голова щупленького гимназиста. А сколько учебников и пособий приходилось этим мученикам просвещения таскать в своём ранце! Не зря и Чехов в одном из писем назвал как–то гимназиста «товарным вагоном».
— Но есть у нас и очень хорошие учителя. — вступился за честь родной гимназии Николка. — Математик, например — помнишь, я тебе рассказывал, Аллес. Еще и Леонид Андоеевич Степанов, учитель русского. Так у него на уроках все, особенно старшие классы чувствуют себя свободно. А оратор какой — заслушаться было можно, как интересно и красиво объясняет! А сочинения разбирает — потом по всей школе повторяют его фразы, я даже дома пересказываю. И шутит, но не обидно; например, какому–то из старших классов сказал: «Написали бы вы такое письмо своей барышне — это было бы ваше последнее к ней письмо. Пора уметь отвечать за свои слова». А потом сам показывает, как надо отшлифовывать каждую фразу и выражение.
— Всё рано — дисциплина у вас вообще зверская. — не сдавался Иван. — Хоть розог нет — а я-то, признаться, думал, что вас до сих пор лупцуют.
— Нет. — помотал головой Николка. — В гимназиях — уже давно телесных наказаний нету. В сельских школах, правда, не возбраняется, ну так там и народ другой…
— Ну да, — иронически хмыкнул Иван. — там ведь быдло учится, а вы вроде как дворяне, белая кость…
Ну, знаешь! — возмутился собеседник. — Нам вот тоже достаётся — да так, что я бы порой предпочёл розги! Подумаешь — раз–другой прутиком по заднице, велика беда! А вот как накидают тебе сниженных баллов по поведению, да записей в кондуит — вот тут–то и небо с овчинку покажется. И выгнать могут, очень даже запросто…