Мартовские колокола
Шрифт:
— Всё–таки ты не любишь включать мозг, Дрон. — ответил Виктор. — Нет, чтобы хоть немного подумать, прежде чем ересь всякую нести. Ты что, Геннадия совсем за восторженного идиота считаешь, вроде студентиков этих? Они, к слову сказать, тоже совсем не идиоты — просто люди здесь так настроены, так думают и только таким эмоциям и верят…
— А в рыло? — немедленно завёлся Дрон. — За «включать мозг»? ты сам–то за базаром следи, понял? Болтать языком вы все умеете, а как руками что–нибудь сделать…
Виктор усмехнулся. Он уже привык к такому тону своего товарища. После провала со Стрейкером, после гибели Валентина, Дрон с Виктором вообще сблизились; Геннадий ушёл с головой в работу с «местными
— Да ты не кипятись а подумай лучше. — рассудительно сказал молодой человек. — Вот ты мне на мозг капаешь — тротил, «Муха»… а зачем нам все эти теракты — не подумал?
— Как зачем? — удивился Дрон. — Генка же сказал: будем здесь партию террора создавать! А значит, надо показать местным, кто в доме хозяин!
— Ну и как ты собрался это показывать? — осведомился Виктор. — Взорвать, пристрелить кого–нибудь? Я тебя правильно понял?
— Ну да. — кивнул собеседник. — А что? Так и надо, разве нет?
— В книжке одной умной тётки, — назидательным тоном произнёс Виктор, — американка, фантастику пишет, — есть такая фраза: «Оружие — просто инструмент, заставляющий врага изменить свою точку зрения. Полем битвы являются умы, все остальное — бутафория!» [40] Это я к тому говорю, что если ты притащишь из будущего гранатомёт и перебьёшь массу народу, то чего ты этим добьешься? Ну, пойдут слухи об эдаком докторе Мориарти или убийцах, посланных капитаном Немо — так и что с того? А Гена понимает, что нам нужно на данном этапе не технические трюки показывать, а организацию создать. И единственный для этого способ — перетянуть на себя недобитых народовольцев, последователей тех, кто пять лет назад царя грохнул.
40
Лоис Макмастер Буджолд
— Так их же перевешали. — не понял Дрон. — Толку нам от трупов?
— Особенности русского революционного движения. — кивнул Виктор. — Здесь привыкли верить мученикам. Вон, Каляев, который убил… то есть, ещё убьет в 1905–м году Великого князя Сергея Александровича. Так к нему в камеру Елизавета Фёдоровна приходила, вдова убиенного — и предлагала помилование.
— Святая женщина, — усмехнулся молодой человек. — Уговорила Николая помиловать убийцу супруга — и тот согласился, при условии, что Каляев сам попросит о помиловании. Не покается, заметь, не признает, что был неправ — просто попросит!
— Ну и что, попросил? — поинтересовался Дрон.
— То–то, что нет! Каляев ответил Великой княгине, что смерть его куда важнее для дела революции чем даже то, что он сделал. И оказался прав, между прочим — после процесса Каляева к эсерам столько народу пошло… я уж не говорю о настроениях в обществе!
— Ну и что — нам теперь тоже сдаваться жандармам? — не понял Дрон, — Не, я на такое не подписывался…
— И не надо. Сейчас у нас совсем другая задача. Вот смотри — после убийства Александра Второго громких терактов практически не было, а организацию «Народная Воля», считай, разгромили. Осталась, правда, «Террористическая фракция» в Питере — Ульянов, Шевырёв, Генералов… Пилсудский, кстати. Ну, который Бронислав, брат того самого Юзефа [41] — это ведь к нему Гена в Питер отправился, знакомиться.
41
Юзеф Пилсудский — польский государственный и политический деятель, первый глава возрождённого польского государства, основатель польской армии. Его брат, Бронислав, входил в «Террористическую фракцию» Народной воли, готовившую убийство Александра 3–го.
— Жаль только вся эта компашка ни на что серьёзное уже не способна, болтуны. Вот если бы им удалось… то есть удастся то, что они задумали — тогда да, тогда они станут лидерами российских революционеров. Только ничего у них не выйдет — слишком много болтают, слишком романтики, слишком мало умеют. А вот мы — другое дело. Если сработаем громко, чисто, да еще на фоне этих неудачников — тогда всё, мы на коне, и та революционная молодёжь, что сейчас бредит именами первомартовцев — вся наша. А вот там можно и разворачиваться всерьез…
— Так Гена потому этому наркоше Лопаткину открылся? — спросил Дрон. — Типа — борьба за умы революционеров! Нашёл за кого бороться.. торчок хренов!
— Ну, Володя Лопаткин не наркоман в нашем понимании этого слова. — возразил Виктор. — Кокаин здесь — так, изысканный порок, знак принадлежности к богеме и не более того. В конце концов, половина эсеров была кокаинистами, да и во время Октябрьской революции те же матросики не брезговали. А насчёт борьбы за умы — тут ты, пожалуй, прав. Помнишь, как они тут пафосно выражаются?
— Еще бы! — хмыкнул Дрон. — я, когда прочитал — еле сдержался, чтобы не заржать… уроды!
— И опять ерунду смолол. И пафос и высокий штиль — это общепринятый здесь язык, раз уж речь идёт о революции и свободе. До дедушки Ленина с его насквозь прагматичной лексикой еще далеко. Ты вот, скажем, Чернышевского читал?
Дрон отрицательно помотал головой.
— Мог бы и не спрашивать, конечно нет. Есть у него в книжке «Что делать?» такая дамочка, Вера Павловна. Так ей снятся сны — и в снах она видит будущее. Коммунистическая утопия, прекрасная жизнь, просветлённые, мудрые люди… ну, в общем, как у Ефремова в «Туманности Андромеды». Что, тоже не читал?
— Достал ты со своими андромедами! — снова разозлился Дрон. — Давай по делу базарь, не умничай!
— Я и говорю по делу. Сам подумай, кто мы были бы для Володи, не расскажи ему Гена о том, откуда мы на самом деле? Так, непонятные авантюристы, вроде того же Стрейкера. Как говорится, «примазавшиеся» к святому делу революции. Ну да, конечно — мы не из их тусовки, никто из «револьсьонэров» нас не знает — как нам верить? Может даже и посотрудничали бы с нами — но только «от» и «до».
А так — совсем другое дело! Теперь мы пришельцы из того самого «четвёртого сна Веры Павловны», люди будущего — мудрые, светлые, всезнающие. Теперь он на куски даст себя разрезать за нас, можешь даже не сомневаться! И всё, что ты ему теперь скажешь — будет воспринимать как истину в последней инстанции и ни на секунду не усомнится. Человеческий ресурс — вот главное, а не снайперки и пластит какой–то…
— Да я и сам вижу. — подтвердил Дрон. — Он теперь прям как шахид, фанатик — слушает, а глаза горят… вон, когда насчёт взрыва на Никольской сказали — ведь не усомнился ни на секунду, хотя взрывать надо было ни полицмейстеров с губернаторами…
— Вот и я о чем. И не только шахид — готовый пропагандист, причем такой, которого интересующая нас публика принимает, как своего. И заметь — сейчас кто–то вроде этих наших… из будущего… для нас куда опаснее жандармов. Потому как стоит им выйти на того же Володю Лопаткина, свозить его разок на ту сторону да объяснить что к чему — всё, на нашем деле можно ставить крест. Потому что вот как он нам поверил сейчас — точно так же фанатично будет потом бороться уже против нас. И никак мы его не переубедим, нечего даже и пытаться.