Мартовские колокола
Шрифт:
Прочтя письмо, Владимир Алексеевич откинулся на стуле и задумался. Содержание было… неожиданным. Молодой человек осведомлялся о здоровье, передавал непременные приветы от Катерникова, Никонова и барона («Значит, они тоже в «Петербурге? Всё интереснее и интереснее…) и передавал их просьбу.. даже не просьбу, в сущности а совет. Выходило, что барон, прочитавший в «Московских ведомостях» очерк об очередной подземной одиссее репортёра, всерьёз за того обеспокоился — и теперь передавал Владимиру Александровичу свою настойчивую рекомендацию: ежели глубокоуважаемому господину газетчику придёт в голову продолжить расследование тёмных и жутких происшествий в московской клоаке — непременно обратиться к Роману Георгиевичу, который сейчас замещает Яшу в конторе на Варварке. Означенный молодой человек хорошо разбирается
Гиляровский отложил письмо и задумался. Строго говоря, он не собирался больше спускаться в подземелье — во всяком случае, не в ближайшее время. Статья написана, с найденными трупами разбирается полиция, в Городской Думе снова поднялся шум — так что, можно надеяться, что зловещие события под землёй не останутся без внимания и не будут похоронены в папках полицейских архивов.
Однако же, было очень любопытно — что это за опыт в «вопросах безопасности в подземных сооружениях» имеет в виду барон? Гиляровский успел достаточно насмотреться на Романа — и во время их совместного рейда в «СИбири», где молодой человек показал себя умелым и хладнокровным бойцом, не хуже кавказских абреков и казаков–пластунов, и во время манёвров в Фанагорийских казармах, где он просто потряс публику невиданными воинскими приёмами… нет, нельзя упустить такой возможности еще на шажок приблизиться к загадке барона и его компании. К тому же — прозрачный намек насчёт «некоторых вещей, которые непременно пригодятся». Это было особенно интересно — репортёру памятна была странная раздавленная «стрекоза», которую он выкупил у хитровских бродяг. Сам аппаратик Владимир Алексеевич оставил законному владельцу — Яше, — но некий козырь в рукаве приберёг. Когда странное устройство попало к нему в руки, он, так и не сумев разобраться, что это перед ним, обратился за помощью к одному своему случайному знакомому. Господин этот служил экстраординарным профессором Московского университета по кафедре прикладной математики. Его как–то отрекомендовали, как восходящее светило российской математики, особо отметив, что молодой учёный (40 лет — разве возраст для университетского профессора, пусть и экстраординарного!) особо интересуется вопросами полёта птиц и насекомых.
Единственное, что на тот момент Гиляровский точно знал о странном устройстве, попавшем ему в руки — оно может летать. Так что он обратился за консультацией к этому профессору, вполне справедливо полагая, что других знатоков механики полёта в Москве не найти — а, пожалуй, и во всей России тоже. Был, правда, еще и Менделеев, известный в России учёный и воздухоплаватель — газеты писали что Русское Техническое общество обратилось к нему с предложением осуществить полёт на аэростате для наблюдения за предстоящим этим летом солнечным затмением. Однако — аэростат — это одно, а летящее, как насекомое, машинка — совсем другое… к тому же, Менделеев находился теперь в Петербурге и встреча с ним не могла состояться скоро.
Николай Егорович принял визитёра запросто — он тоже помнил журналиста, хотя всё их знакомство ограничилось двухминутной беседой в одной из московских редакций. Впрочем, увидев то, что принёс репортёр, профессор потерял к самому гостю всякий интерес, целиком уйдя в изучение его находки. Гиляровский прождал около часа, а потом принуждён был отбиваться от настойчивых уговоров профессора оставить аппаратик для изучения. В итоге, учёный выпросил у репортёра одну из четырёх хитро изогнутых полупрозрачных пластинок, вращающихся на осях в кольцевых ограждениях по углам аппаратика; профессор назвал их «пропеллерами». Один из «пропеллеров» был совершенно отломан, вот его и получил профессор — для исследования.
Визит к Жуковском дал репортёру мало нового — разве что твёрдую уверенность в том, что подобный аппарат не могли сделать не то что в России, но, пожалуй, и в Европе тоже. Любопытно, а какие идеи смог бы почерпнуть учёный из этого устройства, имей он возможность детально с ним разобраться? «возможно, не следовало отдавать его Якову, — в который раз уже подумал Гиляровский. — У этих господ, похоже, и не такие штучки имеются — вот и пусть поделятся с отечественной наукой. Глядишь, и польза какая выйдет….»
В общем, какие бы планы он ни строил касательно подземелья, упускать такой возможности нельзя. И Владимир Алексеевич придвинул к себе настольный календарь — надо прикинуть, когда можно назначить очередную вылазку в московскую клоаку?
Глава восьмая
— Ну что, Вильгельм Ефграфович добрался до Александрии? А то уж сколько времени прошло — и только одно письмо. Я, признаться, уж и волноваться начал.
— Да добрался, чего ему сделается! — ответил Олег Иванович. Они с Каретниковым неспешно шли по Невскому. Денёк был солнечный — чуть ли не первый из ясных дней с самого их приезда в Петербург, — и теперь друзья спешили насладиться прогулкой по главному проспекту Российской Империи. Здесь, как, впрочем, и на всех центральных улицах столицы, тротуары зимой аккуратно чистили от снега; каблуки и трости стучали по путиловским плитам [59] , прохожие отражались в высоченных зеркальных стёклах витрин.
59
Путиловская плита — известняк из Путиловской волости Шлиссельбургского уезда. Плиты для тротуаров делались метр на метр.
Дни стояли праздничные — Рождество, святки. По такому случаю Невский, как и многие улицы центра города вечерами украшался иллюминацией. Сейчас был день, и газовые фонари, из которых на богатых фасадах были устроены вензеля из букв членов царствующей фамилии с коронами, не светились; возле одного из них возились рабочие, протягивая от фасада к фонарному столбу проволоку, увешанную шестигранными фонариками с разноцветными стеклами. В фонариках по вечерам должны были зажечь свечи; на тумбах тротуара стояли раньше плошки с горящим маслом. Теперь их уже не зажигали — столица постепенно переходила на европейское освещение электричеством.
В 1883 общество «Электротехник» соорудило на деревянной барже на Мойке у Полицейского моста электростанцию — с тех пор электрический свет вспыхнул сначала на Невском, а потом и на соседних с ним улицах. В прошлом, 1886–м году в Петербурге было даже учреждено «Акционерное общество электрического освещения»; однако же газовые фонари а то и куда более архаические методы иллюминации по прежнему соседствовали с передовыми «электрическими свечами».
Было два часа пополудни — до вечера оставалось еще изрядно времени, хотя темнело зимой рано. Толпа на тротуарах Невского густела; по мостовой, по обеим сторонами от рельсов конки сплошным потоком двигались экипажи — коляски, кареты, ландо, извозчичьи пролетки. Семёнов подивился — несмотря на заметную оживлённость движения, никакой регулировки не было, по проезжей части свободно ходили люди. Впрочем, в этом отношении Петербург ни чем не отличался от Москвы.
Приятели шли по солнечной стороне проспекта; попадавшаяся навстречу публика была весьма характерна: представители золотой молодежи, молодящиеся старички, скучающие дамы, явно не из тех, что избегают знакомства. Иногда в толпе мелькал студент в форменной шинели и со стопкой книг под мышкой; как правило, студенты спешили в Публичную библиотеку, в книжные магазины, к букинистам. Олег Иванович уже знал, что часам к четырём студентов станет больше — закончатся лекции, и они группками отправятся в кофейни или к Федорову — выпить рюмку водки с закуской за семь копеек.
Как раз студентам уже вторую неделю и было посвящено почти всё их внимание. Каретников, Олег Иванович, а порой даже и сам барон неловко чувствовали себя в роли «филеров», принуждённых рыскать по Петербургу по поручениям Яши. Однако же — ничего другого не оставалось — все трое единодушно признавали старшинство молодого человека в вопросах сыска и безоговорочно выполняли его распоряжения. Сам Яков пропадал целыми днями, появляясь в гостинице лишь поздно вечером — он вёл слежку непосредственно за Геннадием и его спутником — поляком. И — небезуспешно: за две недели удалось составить уже подробный список адресов, по которым бывали «объекты» и маршрутов, которыми они передвигались изо дня в день.