Мартышка для чемпиона
Шрифт:
Я окончательно теряюсь во времени.
Сколько мы так «возимся» в пороге? Полчаса? Час?
Мой махровый халат уже развязан и почти неприлично распахнут. Полотенце, упавшее с мокрых волос, валяется под ногами. Кончики пальчиков начинают болеть от того, что все это время мне приходится балансировать на цыпочках. А сердце отбивает чечетку, когда губы Бессонова наконец-то отпускают мои, позволяя сделать вдох. Один маленький, короткий вдох, который он тут же ворует, чмокнув меня в губы и прошептав хрипло:
— Соскучился.
— Да, — выдыхаю, — я заметила, —
Арс миленько закатывает глаза, выругиваясь:
— Вот поэтому мы не встречаемся в дни игр, Обезьянка.
— Потому что ты не умеешь себя контролировать?
— Потому что рядом с тобой слово «контроль» на хрен перестает существовать.
— М-м, — тяну с улыбкой, — ну, пардон, не могу выразить тебе сочувствие. Ты сам ко мне притащился. Смею напомнить — я тебя сюда сегодня не звала. Но могу помочь решить возникшую… проблемку. Ну, скажем, по старой дружбе, — прохожу кончиком языка по своим губам и запускаю пальцы под резинку штанов Арса, потянув их вниз.
Бессонов реагирует моментально, удерживая спортивки на месте. В его щенячьем взгляде, которым он одаривает меня, целый океан жалости к себе любимому. Кажется, я даже слышу сокрушенный скулеж. Впервые за все время нашего э-э… сотрудничества чемпиону добровольно приходиться отказаться от сладенького. И, честно говоря, от этих глаз, какими смотрит на меня Арсений сейчас, напоминая мальчишку, у которого отобрали любимую машинку, мне становится смешно. А уж после его полного наивной надежды:
— Не успеем, у меня всего час. Но мы же вернемся к этому предложению после матча, да? Ты же порадуешь своего чемпиона? — в сопровождении с поигрыванием бровями — я окончательно впадаю в истерику, начиная закатываться от смеха. — Ну и чего ты ржешь?
— Ар…с…ений, — похрюкиваю, отсмеявшись, — с таким безгрешным взглядом можно выпрашивать конфету в магазине, но точно не минет! Неужели с кем-то такое прокатывает?
— С кем-то, может, и прокатывает, — бурчит обижено засранец, — но лично я так унижаюсь только перед тобой, Царица.
— Точно, я и забыла, что девяносто девять процентов женщин сами на тебя запрыгивают, — фыркаю, отступая и поправляя съехавший с плеча халат. Плотнее затягивая пояс на талии.
— Вот! Меня стоит уже хотя бы за это пожалеть и осчастливить, — жестом великого фокусника вручает мне букет разноцветных хризантем, который в пылу страсти оказался на пуфике у двери.
— Неплохая попытка, но не переводи тему, — щурюсь, забирая цветы. — За что «это»? Давай-ка поподробней. Я тебя чем-то не устраиваю? — заламываю вопросительно бровь.
— За то, что мне в жизни не посчастливилось споткнуться о тот самый пресловутый один процент вероятности, которая то динамит меня, то по полной и без зазрений совести пользует. Ты задеваешь мои мужские чувства и ущемляешь достоинство.
— Правда? Хм, — опускаю задумчивый взгляд на ширинку Бессонова, — знаешь, оно не выглядит ущемленным. Вполне себе такое… нормальное.
— Нормальное? — оскорбленно вспыхивает Бес. — Больше среднестатистического, вообще-то!
— Оу, правда? А так и не скажешь. Но спасибо за информацию, я «погуглю» и на следующую нашу встречи приду с линейкой. Пятнадцатисантиметровой хватит?
— Ты невыносима. Почему я все еще тебя терплю, не знаешь?
— Возможно, ты мазохист и любишь, когда тебе делают больно? Пройдешь, кстати?
— Думаю, не стоит.
— Да? А вот с моего ракурса вполне себе стоит…
— Боги! — закатывает глаза Бессонов, посмеиваясь. — После отношений с тобой мне определенно понадобится целый курс с психотерапевтом. Ты с ноги вышибаешь все мои представления о женщинах, Царица.
— Да, я такая, — расплываюсь в довольной улыбке. — После встречи со мной твоя жизнь никогда не будет прежней.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Я или вздернусь на канате из собственных комплексов, или мы поженимся.
— Никогда не говори это страшное слово.
— Какое? Вздернусь?
— Поженимся.
— Почему это? — спрашивает Бессонов с таким видом, будто я ему только что нож в сердце воткнула по самую рукоятку. — Я настолько для тебя плох?
— Ты правда хочешь поговорить об этом стоя в пороге? Нет, — машу рукой. — По другому. Просто: ты правда хочешь об этом поговорить?
— А ты неужели ни разу, хотя бы на мгновение не задумывалась, какие мы могли бы быть муж и жена?
Пум-пум-пум…
— И какие же? — хмыкаю я. — У которых вся жизнь война? Мы и часа не можем провести вместе без соревнований в остроумии. Мы по умолчанию бесим друг друга, разве нет?
Бессонов мрачнеет. Сдвигает свои брови к переносице, заявляя:
— Ну, во-первых, в остроумии соревнуешься только ты, а я молча позволяю тебе это делать, зная, что это твоя любимая защитная реакция. Тебе так проще, ладно.
— Не пр… — начинаю, но картинно выгнутая бровь Арсения заставляет прикусить язык.
Да ну, нет! Или…
А что, если он прав?
Дьявол!
Приходится признать, что действительно, девяносто процентов всех колкостей вылетают из моего рта. И от этого неожиданно становится неловко. Это что, я настолько ершистая?
— Что там дальше? — кивает Арсений, не сводя с меня своего внимательного взгляда. — Бесим друг друга? Ты не бесишь меня, Марта. И никогда не бесила. Сюрприз. Мне хорошо рядом с тобой. Комфортно. Интересно, горячо и…
— Как на пороховой бочке?
— Не без этого, конечно, — посмеивается парень. — В общем, — растирает переносицу, — не знаю, я вот, пока ехал сюда, с легкость представил себе, какое у нас могло бы быть совместное будущее.
— И какое?
— Яркое.
— Пожары в лесах тоже ярко полыхают, но это не делает их хорошими, когда они сносят под чистую тысячи гектаров.
Арс вздохнув, качает головой. Я, поняв, что в очередной раз съязвила, стыдливо упираю глаза в мужской кадык, кусая губы. Прижимаю к себе несчастный букет хризантем, как последний оплот защиты и лихорадочно пытаюсь унять набирающее разбег взволнованное сердце.