Машина мышления. Заставь себя думать

Курпатов Андрей Владимирович

Впрочем, есть исследования, в которых показано, что, кроме дефолт-системы, в эту работу вовлекается и центральная исполнительная сеть75. То есть речь идёт в целом о «передне-заднем» зеркале, как мы с вами и обсуждали в соответствующем разделе.

Впервые, в 1985 году, идею-гипотезу о том, что мозг использует одни и те же структуры для «прошлого» и для «будущего», высказал шведский учёный и врач Дэвид Ингвар в своей статье с красивым, почти художественным названием «Memory of the future»: an essay on the temporal organization of conscious awareness76.

Рис. 49. Активность

регионов, относящихся к деф олт-системе мозга, при выполнении испытуемыми задач на «прошлое» (жёлтый) и на «будущее» (оранжевый).

Прорывной статьёй, которая развивала эту идею, считается публикация под названием «Мысленное путешествие во времени и эволюция человеческого разума» за авторством Томаса Зюддендорфа и Майкла Корбаллиса, которая была опубликована в 1997 году77.

Наконец, в 2007 году вышли две статьи «Нейронные субстраты предвидения будущего»78 и «Когнитивная нейробиология конструктивной памяти: вспоминая прошлое и представляя будущее» гарвардского профессора психологии Дэниела Шактера79, которые считаются и вовсе новой эрой в развитии данной концепции.

Шактер определяет «память на будущее»80:

• как способность представить себе реалистичный сценарий будущего, сочетающий образы, мысли и действия,

• или, в другом варианте, способность проектировать и моделировать будущее на основе воспоминаний и семантических представлений в соответствии с нашими целями и автобиографическим контекстом, что во многом способствует принятию нами решений.

То есть вроде бы ничего особенного — ну, воображение, представление, планы… Зачем эта парадоксальная формулировка — «память на будущее»?

Ответ такой же, как и в случае с «торопись медленно» или «оглушающая тишина», — это попытка выразить что-то большее, чем может быть сказано.

Вообще говоря, «время», а тем более «субъективное время», «психологическое время», вещь более чем загадочная. Мы просто привыкли к часам, календарям и летоисчислению, а поэтому нам и кажется, что с ним всё понятно.

Но это не так, и антропологи вам это с лёгкостью докажут. Например, в языке племени амондава нет и намёка на «время» — ни самого понятия «время», ни прочих слов о времени — «прошлого», «будущего», даже «дней», «месяцев» и «лет».

Это обстоятельство, как вы, наверное, можете догадаться, имеет весьма существенные психологические последствия. Например, ложась спать, амондавцы считают, что умирают, поэтому, проснувшись, считают себя родившимися заново, очень радуются и ритуально знакомятся друг с другом.

Но что же такое особенное учёные хотят нам сказать своим парадоксальным термином «память на прошлое»? Почему бы просто не воспользоваться куда вроде бы более функциональным и тоже прижившимся в научной среде термином «дистальное видение»?81

Чтобы ответить на этот вопрос, давайте поразмыслим над тем, чем являются для нас «прошлое» и «будущее».

Прежде всего, очевидно, что и то и другое — это некие интеллектуальные конструкты: и «прошлое» — это нечто, что создаётся нашим мозгом под задачу (здесь существенную роль играет гиппокамп)^[47], и «будущее» — это некий образ, который мы создаём.

Как я уже сказал, ключевая разница между этими двумя образами событий заключается в том, насколько мы уверены в них:

в «прошлом» мы почти всегда совершенно уверены (хотя бывает, что «память, как говорят, нас подводит» — мы вспоминаем то, чего не было, или не можем вспомнить то, что было),

в «будущем» у нас вроде бы нет такой уверенности.

Впрочем, так ли это на самом деле?

Допустим, вы готовитесь к празднованию своего дня рождения. Вы действуете так, словно бы не сомневаетесь в том, что этот день будет.

Вы не знаете, как он пройдёт — будут ли довольны гости и вы сами, всё ли получится так, как вы задумали, — но в том, что сам этот «день» случится, вы полностью уверены.

Так ведь? Но в этом нельзя быть уверенным. Вы можете и не дожить до своего очередного дня рождения… Сюрпризы случаются.

В этом особенность «сюрпризов» — предполагать их и невозможно. Поэтому даже если «сюрпризы» и ждут меня в моём реальном будущем, я о них не знаю и даже предполагать не могу.

То, что я теоретически рассуждаю об их возможности, не есть моё переживание будущего, это лишь теоретизирование насчёт абстрактной идеи под названием «будущее».

А насколько я уверен в том, что, решив сходить за очередной чашкой кофе, я, открыв соответствующую дверь, окажусь именно на кухне, а не в спальне, например, или не на улице, или не в каком-нибудь тридесятом царстве?

Всё это мне кажется маловероятным. Точнее, невероятным.

То есть я думаю о таком «будущем» постоянно и с предельной, так сказать, уверенностью в нём. Я не испытываю сомнений, для меня это не то, что «может случиться», для меня это «то, что есть». За это отвечает уже хорошо известный нам механизм «предиктивного кодирования».

«Предиктивное кодирование» — это, по сути, мои актуализированные внешней афферентацией или внутренними побуждениями динамические стереотипы, сформированные в прошлом, но распространяющие своё действие на будущее.

Можно даже сказать и так: всё, что находится в рамках моего предиктивного кодирования, — это прошлое, которое для меня одновременно и будущее, нечто как бы уже случившееся, но пока до меня ещё не добежавшее, «память на прошлое».

То есть это, по сути, один интеллектуальный конструкт, по которому я хожу туда-сюда, своего рода моя внутренняя «матрица», подобная компьютерной игре-бродилке.