Машина порядка
Шрифт:
На Западе вопрос вертикальной мобильности во многом решен в конце 60-х годов в ходе студенческих революций. После «майской революции» (и всех связанных с ней процессов) общество стало более гибко относится к проблемам молодежи. Больше того, оно стало более «молодежным» по своим характеристикам. Очевидно, со временем России предстоит аналогичный процесс. Вопрос только в том, как быстро будут развиваться события. Быть может, в ожидании «майской революции» многие из нынешних новых левых обзаведутся внуками. Ибо прежде, чем возникнет постиндустриальное общество, должно возникнут общество индустриальное, с его классической классовой борьбой. Вопрос только в том, насколько такое общество задержится в России. Ведь пока что мы — сырьевая страна, а это значит, что индустриальный этап может затянуться.
Сегодняшняя молодежь осознает проблемы «социального лифта». Когда я учился в университете, мне не приходилось сталкиваться с разительным социальным неравенством. Конечно, студенты были из разных семей, но примерно одного социального слоя. Сегодня же между представителями нового имущего класса и остальными — пропасть. Пока ее осознала только очень незначительная прослойка молодежи, которая идет в политику. Подавляющему большинству наплевать.
Борис Межуев, исходя из своего преподавательского опыта, говорил, что современная молодежь очень полевела. Вполне возможно, что в ближайшие несколько лет молодежь осознает проблему вертикальной мобильности на рациональном уровне.
Но решить ее нынешние структуры новых левых принципиально не могут. Они слишком слабы, карнавалистки настроены и малочисленны. Маленькая клиентела никогда не станет мощным социальным движением.
Будущее за движением новых левых все-таки есть, потому что вопрос — как решать проблемы вертикальной мобильности — по-прежнему остается. Не устраивать же для каждого нового поколения тотальный передел собственности.
Быть может, они станут кузницей кадров для нового левого движения, которое возникнет, когда Россия превратится в классовое индустриальное общество (а произойдет это в ближайшие год-два). Тогда взыскующие вертикальной мобильности молодые люди займут позиции менеджеров в движении протеста, исходящем из низов нашего общества.
Великая офисная революция
Претензия на власть, основанная на материальном богатстве, и претензия на власть, основанная на интеллекте, составляют два политических полюса современного мира.
Первая точка зрения — полюс притяжения правых сил, вторая — левых.
Обе идеологии обосновывают, почему их носитель должен занимать первенствующую позицию в мире. «Спасибо тебе, Господи, что я читал Дерриду, не то что эти козлы!» — думает интеллектуал. «Спасибо тебе, Господи, что у меня есть «Мерседес», не то что у этих козлов!» — думает капиталист. Маркс ошибся — разделение общества проходит через головы людей, а не их кошельки. Время рабочих прошло — приходит время офисного пролетариата.
Беда российских левых партий — они обращаются не по адресу. Идут агитировать рабочих и пенсионеров. Между тем современные рабочие — это малообразованный класс, занимающий социально непрестижную нишу. А пенсионеры — получатели денег из бюджета, в силу этого крайне зависящие от власти. Ошибка российских левых — они приняли марксизм с его классовой борьбой всерьез. Российские социалисты пытаются поднять народ на классовую борьбу, не замечая, что классов больше нет. Во всяком случае, в марксистском понимании этого слова.
Рабочие начала прошлого века были левыми не потому, что их угнетал капиталист. Они были влиятельным меньшинством. Конечно, эталонным русским начала XX века мы считаем «графа Цимлянского». С ним мы привыкли сравнивать остальных жителей России. На фоне аристократии остальные россияне выглядят блекло. Что можно противопоставить представителям высшего света? Однако по сравнению с многомиллионным крестьянством рабочие были богаты и образованны. Стать машинистом или водителем автомобиля — карьера для крестьянского мальчишки тех лет. Этим профессиям УЧИЛИСЬ. Поэтому рабочие примыкали к интеллигентам, вместе с ними выступая против капиталистов. Ибо капитализм стремится загнать интеллектуалов в гетто, придать им функции обслуживающего персонала.
В современном западном мире капиталистам противостоит основанное на интеллектуализме левое движение. Точно так же, как феодалов свергли не крестьяне, а капиталисты, капиталисты могут быть свергнуты интеллектуальным классом. Рабочие начала прошлого века были частью этого класса. Сегодня это уже не так. Изменились стандарты образования. Образование, нужное для рабочего, считалось высоким в начале прошлого века и считается низким в начале века нынешнего. Впрочем, уже в веке двадцатом рабочие были лишь ведомыми.
Представить во главе Социал-демократической партии рабочего — невозможно. Ни Ленин, ни Троцкий, ни Сталин рабочими не были. Они были интеллектуалами. Смысл деятельности «товарищей» сводился к чтению книжек, генерированию и распространению новых идей. Рабочие прошлого века были низовой частью интеллектуального класса, верхушка которого социально принадлежала к мелкой буржуазии. Рабочие партии возглавляли не трудящиеся, а умники-террористы и умники-теоретики, которые использовали марксизм как всепобеждающее учение, позволяющее натравливать массовое образованное меньшинство (рабочих) на капиталистов.
Предполагалось, что, преодолев капитализм как социальный строй и особую систему ценностей, можно достичь скачка в развитии общества. В России в XX веке победили левые. Коммунистические власти делали акцент на интеллектуальном превосходстве над «миром капитала». СССР обладал единственно верным марксистским учением, призванным объяснить устройство общества, и уже на этом основании неизмеримо превосходил Запад. Ставка делалась на развитие науки, прогрессизм. СССР действительно совершил качественный скачок за счет бурного развития промышленности и науки, но споткнулся на проблемах частной собственности и свободы слова. Оказалось, что буквально понятый марксизм тормозит развитие науки в том числе. А режим, созданный на основе общественной собственности на средства производства, стремится контролировать свободу мысли, тем самым подрывая позиции интеллектуального класса. Со второй половины 50-х оглушительная пропаганда коммунизма стала раздражать. Сначала интеллигентов, потом, постепенно, — всех остальных.
Россию левой идеей перекормили. Власть боролась с проявлениями «мещанства», то есть капиталистических инстинктов. Приписываемый мещанам «вещизм» означал не только стремление жить лучше, как это часто трактуют, но и капиталистический способ обоснования превосходства — «я лучше, потому что у меня семь слоников на шкафу».
Худшее произошло с советской интеллигенцией. Она тоже стала мещанской — редкие книжки стали предметом культа среди интеллигентов не хуже западных шмоток среди советских мещан. В итоге падения советской власти захотела и интеллигенция, представителями которой эта власть была создана. Захотела потому, что в мечтах ей виделся строй, в котором можно «свободно книжки читать». В перестройку мещане и интеллигенты объединились и составили ту страшную силу, которая смела все общество.