Машина ужаса(Фантастические произведения)
Шрифт:
Мы с Туровским бросились к нашей лазейке. Но едва я опустился на землю, чтобы ползти в трубу, как дух захватило мертвой хваткой, на глазах выступили слезы, я закашлялся и стал задыхаться.
Алексей Юлианович поднял меня на ноги, но, видимо, и его шатало, и он был бледен, как мертвец.
— Дело дрянь, — вымолвил он побелевшими губами. — Тяжелый газ стелется уже по земле и затопил все низкие места. Этот путь отрезан. Надо бежать к воротам. Я думаю, в этой суматохе на нас не обратят внимания. Да и все равно, — другого выхода нет.
Мы помчались огромными прыжками вдоль стены направо, чувствуя, как все больше проникает в легкие ядовитый газ.
Сюда уже неслись без оглядки со всех сторон люди, задыхавшиеся от быстрого бега и смертоносного удушающего запаха, и обезумевшие от страха.
Многие падали и уже не имели сил подняться, попав в отравленную атмосферу.
Теперь стало видно зеленоватое облако, колыхавшееся под боковым ветром мутными волнами и захватывавшее все большую площадь. Для нас было вопросом жизни и смерти вырваться через ворота раньше, чем нас нагонит эта отравленная волна.
К счастью, мы достигли ворот прежде, чем у входа столпилось много беглецов. Как и полагал Туровский, на нас никто не обратил внимания, — все думали только о своем спасении, и через несколько минут толпа людей вынесла нас по другую сторону стены.
Сюда газ еще не проник, и мы вздохнули всей грудью, с жадностью глотая свежий воздух.
— Куда теперь? — спросил я своего спутника.
Он молча указал рукою на заросли папоротника за поселком, похожим сейчас на потревоженный муравейник.
Улицы были запружены испуганной толпой, и крик стоял над ней неумолкаемый. Женщины и дети сновали взад и вперед, с плачем разыскивая мужей и отцов, и бежали к воротам, откуда прибывали все новые группы полузадохшихся рабочих. А за стеною клубился дым, свистело пламя, и все еще не прекращались от времени да времени гулкие удары. Пробираясь вдоль стены в этой сумятице, мы достигли скоро рощи, на которую указал Туровский. Тут, укрытый зарослью, стоял автомобиль, и в нем Охакуна, бледный, дрожащий, весь — напряженное ожидание и тревога.
— Наконец-то, — встретил он нас с облегченным вздохом и добавил, содрогнувшись:
— Боже мой. Что там делается. Вероятно, вырвался газ.
Туровский молча кивнул головою и торопливо уселся на заднее сиденье.
— А Мапуи?
— Его уже нет…
Маори нахмурился и пробормотал сквозь зубы:
— Бедная сестренка…
Больше ничего не было сказано. Машина вышла из скрывавшей ее заросли и помчалась по знакомой дороге на север.
Мы сидели молча, занятые своими переживаниями. Только один раз я заговорил, высказав мысль, которая — неотвязно меня преследовала:
— Кто же взорвал градирни?
Туровский пожал плечами.
— Если б я знал… Случайность… Быть может, неожиданный союзник… Это, вероятно, тайна, которую нам не суждено разгадать.
На высоком подъеме дороги у восточного мыса перед нами снова открылся вид вдаль на только что оставленные места.
От двух эстакад, тянувшихся к островкам, не осталось ничего кроме торчащих кое-где обломков, с трудом различимых простым глазом. Над ними перекатывались волны набегающего прибоя, а рядом, на берегу, на всем протяжении до стены дымились развалины и обгорелые обломки заводских строений.
Только теперь заговорил Охакуна, попросив рассказать все, что произошло в эту ночь на заводе.
Мрачно выслушал он рассказ Алексея Юлиановича и молча двинул машину по напоенной весенними ароматами дороге.
Прощаясь с нами в Роторуа, он сказал:
— Уезжайте скорее к себе… Вы, конечно, были правы, сделав то, что сделали… но… не слишком ли много жертв… Во всяком случае, вам здесь оставаться дольше опасно.
Это была правда. На следующий день в газетах появились сообщения о катастрофе. Завод оказался уничтоженным дотла: от градирен, цистерн с газами, больших лабораторий, где изготовлялись основные продукты, не осталось камня на камне. Погибла и центральная лаборатория, где производились опыты, и хранились детали всей работы. Трупов Булыгина и техника не распознали в общей груде развалин, очевидно, тюрьма наша также сгорела, а арестовавшие нас дозорные либо погибли во время катастрофы, либо молчали почему-то о том, что им было известно.
Тем не менее, сообщалось, что подозревается злоумышление и ведется расследование.
Это было грозное предупреждение, тем более, что гибель свыше тысячи человек во время пожара и от газов произвела огромную сенсацию и привлекла общее внимание.
Охакуна был прав: жертв было много, но они оказались искупительными жертвами ради спасения миллионов.
Молодого маори мы больше не видели, и при первой возможности, пока полиция не напала еще на наш след, покинули Новую Зеландию, все еще взбудораженную необъяснимой катастрофой.
Во все время переезда Алексей Юлианович был мрачен и задумчив, — вероятно, и его мучила мысль о многочисленных жертвах его предприятия.
Один только раз я видел его в возбужденном, почти довольном состоянии.
Мы сидели на палубе под тентом, следя рассеянно за игрой световых зайчиков на скатерти столика, как вдруг Туровский вскочил и ударил себя по лбу.
— Послушайте, какой же я был идиот! Вы знаете, почему взорвался газ? Солнце…
Я испуганно оглянулся, боясь нескромных свидетелей, которые могли бы услышать эту неосторожную фразу. Но русских на пароходе не было никого, кроме нас, и никто не обратил внимания на восклицание моего спутника.
— Тише, — все-таки не удержался я от упрека. — Ну, в чем же дело?
— Хлор и водород…
— Ну?
— Эта смесь взрывается не только от нагревания, но и от достаточно сильного света…
— Так что же?
— Взрыв произошел в тот момент, когда взошло солнце…
— Да, кажется, так…
— Ну, вот… Яркий луч упал на вставленную мною стеклянную трубку, соединявшую газовые магистрали…
— А…
— Вот и все.
Так решена была и эта загадка, и Алексей Юлианович снова впал в молчаливую задумчивость.