Машка, или Ключи от счастья
Шрифт:
— Бери, она, как раз её и есть. У меня своя. Комнату её по дурацкому плакату с твоим изображением на стене узнаешь.
Кирилл ухмыляясь кивнул:
— Она рассказала. Я, честно говоря, не поверил.
Саша двинул ему в плечо:
— А, говоришь, чужая квартира, ты давно уже там прописался. Висит тот плакат на месте и даже мухами не засижен. Будь он не ладен. Надо же было прилепиться именно к её сапогу. Чушь какая-то.
— Из этой чуши Пашунчик получился, — улыбнулся Кирилл.
— Против этого не попляшешь. Адрес сейчас напишу и даже нарисую, как добраться.
— Пельмени хочешь, могу поделиться? — предложил Кирилл, заметив матушку, шествующую по коридору, с тарелкой.
— Обойдусь, вам тут труднее выкрутится, а я в ресторан заскочу, поужинаю. День сегодня чумной, запарился. Сплошные нервы и беготня. Ужинайте, я пошёл. До завтра. Если что, звони!
Редко видевшая сына, Татьяна Анатольевна, подставив кулачок под щёку, с грустью, смахивая слезу, наблюдала за Кириллом сейчас. Их ссора из-за её второго замужества затянулась. Бросил профессию, дом, ушёл неизвестно куда, вынырнул на сцене, что меньше всего ожидала. А что она такого сделала, просто хотела жить.
— Знаешь что, — потянулся, наевшись, он, — если уж ты тут, присмотри заодно за девчонкой.
— Куда посвистал?
— Помыться схожу, слово-то какое придумала, не дождёшься. Я на жёрдочку сел. Поняла?!
— Надолго ли? — ядовито заметила она.
— Навсегда.
Она сморщила в неудовольствии носик.
— Я должна в это поверить…
Его ответ был резким:
— Это уж как захочешь. Присмотришь за Машкой? — ещё раз спросил он.
Она не отняла кулачок от щеки.
— Куда от тебя денешься.
— Сразу бы так и сказала, а то завела воспитательную шарманку. Поздно спохватилась, у меня у самого есть, кого воспитывать.
Она опять не удержалась, чтоб не куснуть его:
— Одно другому не мешает. Хорошо если один. Ты уверен, что больше не объявятся?
— Уверен. Девки сейчас наглые, если что, сразу пузо вперёд и права качать. Это одна дурочка попалась, скрывала, что б мне жизнь не усложнить.
— Чудеса.
— Представляешь, два часа тому назад мне ещё доказывала, что я свободен и ничем ей не обязан. Ноги целовала за кровь для ребёнка. И ты хочешь, чтоб я от неё отказался…
— Действительно дурочка. Её об стенку головой не стукали. В наше время любовью одни только они и живут. Бежать бы ей от тебя надо. Замучаешь ты её. В кого уродился только ухарь такой.
Кирилл запил пельмени соком и гася смешинки воззрился на мать.
— И такое родная мать говорит. Ты ей ещё додумайся подсказать это.
Та отмахнулась.
— Иди, мойся балалайка.
Вернувшись, он застал мать, дремлющей в кресле. Тихонько постоял рядом, вглядываясь в родные черты. Постарела. Как он скучал по ней. Когда совсем уж было невмоготу, украдкой караулил её у института. Посмотрев, не объявляясь, уезжал. Обида за отца не отпускала. Это вот Пашка их примирил.
— Я прибыл, — прикоснулся губами он к её рукам, — иди, отдыхай.
Она потянулась. Сладко зевнула.
— Уже? Спит она. Даже не шелохнулась. Где ты раздобыл такую девочку?
— Тебе всё расскажи. Ребёнку что-то делали?
— Всё по плану. Ещё в двенадцать часов зайдут.
— Хорошо.
Раздевшись, заполз под одеяло к Маше, дрожащей у стены, несчастным котёнком.
— Вот глупышка, — чмокнул он в её тёплую щёчку.
Проснувшись с первым проблеском рассвета в объятиях Кирилла, Маше не хотелось даже шевелиться. Тепло и уютно лежалось ей убаюканной колыбелью его рук. Идиллию нарушила Татьяна Анатольевна, привёзшая кормить орущего малыша. Кирилл сел, протирая глаза.
— Что, уже утро?
Не обращая внимания на его потягивание, она направилась к Маше.
— Машенька, давай корми ребёнка, только понемножку начинай, не торопись. Вылезай из-за этого медведя. Выпусти её, — хлопнула она сына, не церемонясь по крутому плечу.
— С чего с утра шум такой и драки…,- пробовал, позёвывая, шутить Кирилл.
— На халатик, — командовала растерявшейся Машей Татьяна Анатольевна. Не бойся ты проводов этих, они не отпадут от него. Корми.
— В кресле не очень удобно. — Крутилась, никак не приспособясь Маша. — И пусть он отвернётся.
— Возвращайся на кровать. Кирилл отодвинься к стене и побыстрее, — приказала она сыну. — Видишь, малец есть хочет.
— Не смотри, — покраснела Машка, прося Тарана.
Татьяна Анатольевна перекривилась.
— Господи, что за родители тебе достались. Тебя состряпали, не стесняясь друг друга. А теперь краска на них напала, — ворчала она.
Кирилл тут же прицыкнул на неё, встав на защиту Маши.
— Мать, прикрути фитиль. Не трогай её.
Почувствовав руки матери и сосок, ребёнок затих. Открыв глаза, подивился на мир обиженными за боль глазёнками и горестно вздохнув, принялся сосать. Воспользовавшись занятостью Маши, Кирилл развернулся, наблюдая за ребёнком. Тот вцепившись ручонкой в её грудь, сосал раздувая щёки сосок. Машкина грудь, какую он не раз ласкал, принадлежала сейчас другому мужичку, и он должен смириться с тем, ведь то его сын. И он вместо Кирилла ласкал её сосок, почмокивая своими губками. Ну что ж, он не ревновал, но завидовал… Его-то Машенька ещё неизвестно когда допустит к себе. О том, что такого не случиться никогда, он думать не хотел.
— Вот заморил червячка, маленький, чуть попозже, пюре с мясом подкормлю и яблочко потру, — поцеловала ручку внука Татьяна Анатольевна. — Иди к бабушке. Не волнуйся Машенька. Он сейчас всё, что надо получает в кровь. На второе кормление тебе не будем беспокоить, подкормим кашами. Бананчика покрошим, да, золотко!?
— Нет, нет, я сама.
— Договорились. Он сегодня проспит ещё весь день. Памперс мы сменили. А ты отдохни, — погладила девушку по голове она. Сегодня ты лучше выглядишь.
Слова про себя пропустила мимо ушей.
— Бедненький весь в ниточках, трубочках, — целовала пальчики ребёнка Маша.
— Ничего заживёт. Зато больше донимать боли не будут. На Кирюшке в детстве живого места не было. Вон, какой мерин вымахал.
— До меня добрались, — хмыкнул тот, играясь с ручкой ребёнка.
— Не спит, хлопает глазами. Кирюш, а глазёнки-то твои. Губки кривит, обидели маленького. Больно сделали мальчику. — Улыбалась внуку Татьяна Анатольевна.
— Просто, чужие кругом, он, не привык, боится. — Поправила кофточку на спинке ребёнка Маша.