Машка, или Ключи от счастья
Шрифт:
— Маша, дай полотенце, — попросил Кирилл, как ни в чём не бывало. — Ты забыла повесить.
Пришлось идти. Зашла отвернувшись. Он плескался в ванной вместе с Пашкой. Протянула, не глядя:- "На!" Забрав ребёнка, ни слова не сказав, ушла. Кирилл, видя такое противостояние, паниковал. Ребята ушли себе, посмеиваясь, а у него кубики счастья не складываются. Когда он вышел, упакованный в банный халат. Маша одевала малыша, а Пашка кормился из бутылочки сам. Лёжа на их широкой кровати и болтая ножками, он знать не хотел, что над отцом висел топор.
— Я уложу, — обнял он нерешительно, замирая от страха её за плечи. Но нет, не отбросила его рук. Не застучала маленькими кулачками по его груди. Даже
Она наклонилась, поцеловала сына и ушла. Но опять же совсем в другую сторону.
"Куда её ещё понесло, — напугался он. — Нет, входная дверь не хлопнула. Ага, возится на кухне. Пусть себе… Глядишь, весь пыл с рекламируемыми моющими средствами и водой
уйдёт. Хотя, что она там плюхается, я ж всё перемыл. Значит, по второму разу чистоту наводит. Стекло может не выдержать такого перебора".
Машка зашла в душевую рядом с кухней. Там, под горячим потоком душа она расслабилась и дала себе волю. Слёзы обиды катились по мокрым щекам, смешиваясь с весело бурлящей водой, и бежали, стекая в низ, в тёмное отверстие под ногами, образуя безумно хрюкающую воронку. Так и жизнь утекает в никуда. Ничего, переболит сейчас и она успокоится. По-другому нельзя. Этим нужно только переболеть и забыть.
Давно спал в своей кроватке Пашка. Задремал и Кирилл. Забывшись, поискал рядом Машу, пытаясь притянуть к себе, но рука прошлась по пустующему холодному месту. Стряхнув сон сел. Сердце скользнуло в пятки. "Муть какая. Где Машуня?" Соскочив с кровати, заскочил в прихожую, проверив её дублёнку, и убедившись, что на месте, побежал по комнатам. Машка спала в кабинете отца на диване. Замотанная в махровую простыню, поджав под себя озябшие ноги. Постояв у дверного косяка, чертыхаясь и приходя в себя, подхватил на руки и понёс на кровать.
— Дурочка любимая, — шептал он, боясь разбудить, не удержавшись от осторожных поцелуев. Простыня сползла, обнажая голое, замёрзшее тело. — Глупышка, — притянул он её к себе, пытаясь согреть. — Замёрзла вся.
Машке снился сон. В заросшем кусте старой жёлтой акации пел соловей. А она чувствовала, что замерзает. Сковывающий холод расползался по телу, беря в плен всё новые и новые участки, не позволяя шевельнуть ни ногой, ни губами, чтоб кричать о помощи. А соловушка всё заливался и заливался. "Что же это происходит такое?" — хотелось заплакать от обиды Маше, но вместо слёз выпали льдинки. "Соловей поёт, а меня забирает мороз. Замерзаю несчастная. Ведь такого просто не может быть. Лето, цветёт акация, откуда взяться морозу. Спасите, ну хоть кто- нибудь", — пробовала она крикнуть и не могла пошевелить не послушными губами. Её спасло солнышко, вступившее с ходу в борьбу с морозом, горячим лучиком своим растопившее ледяные губы. Оттаяла грудь и жизнь заструилась по телу живительными реками. Ещё минута и сгорающая Машка пыталась уползти от палящих лучей ярила в тень акации с соловьём. Но хитрое солнышко, скользнув следом, опалило лоно, поиграв горячим пальчиком в щели. Желание с бешеной силой рванулось наружу. "Что я делаю голая, на поляне, в кустах?" — провела она рукой по действительно голому телу и в страхе сжавшем сердце, проснулась. — "О! Это только кровать и рядом Кирилл", — обрадовалась, шепча она, прижимая рукой выпрыгивающее сердце.
— Малышка, я напугал тебя, — виноватые глаза его, совсем рядом.
Машка спрятала улыбку на его плече. Сейчас ей было смешно, а тогда в студии, первым желанием её было всё перебить, перецарапать и хорошо плюнув, в бесстыжую рожу, уйти, хлопнув дверью. Но это было бы скучно и по-бабьи затёрто. А, так перетерпев, Маша заставила его мучиться и страдать. Может быть даже этим, убережёт его ухарскую головушку от новых более опасных для её
— Я не хотел, мышонок. — Его покаянный шёпот, и сыпавшиеся на Машку поцелуи, расслабляли. — Малыш, я только тебя люблю и Пашку. Потерпи, не наказывай меня, детка.
"Что поделаешь, если каждый сантиметр кожи любит его запах, рот, глаза, стриженую голову. Вот эти неутомимые руки, широкую грудь. Как сопротивляться, если таю и горю под его колдовскими пальцами. Обеднить себя, лишить своё тело радости и во имя чего? Чтоб плакать потом холодными от горя и одиночества ночами, упиваясь своей гордостью и обидой. Но ведь я знала, что будет нелегко и около него всегда будут бабы. И он прыгал мячиком из постели в постель. Теперь Кирилл мой, только мой и Пашкин. Он сейчас не врёт, а всё дальнейшее будет зависеть от меня, от моей умной головки. Будет моё счастье продолжаться долго или эта яркая звезда, заглядывающая в окошко нашей спальни, будет искать каждого из нас в своём окне. Мне очень хотелось получить его. Получила. Вот и пользуйся. Держи его, дожимая до нужного мне стандарта", — улыбалась Маша, счастливому Кириллу, следуя своим рассуждениям.
— Я замёрзла, — потёрлась она о его руку.
— Господи, девочка, сейчас согрею маленькую мою птичку, — его руки понеслись по Маше, разгоняя кровь. Заставляя забурлить её, как незрелое вино. Хмельные поцелуи напоили губы. Машка, стряхнув последние сомнения, принялась жадно пить тот дурманящий хмель.
Усталая, счастливая, она шептала:
— Красивый день сегодня.
— Да, золотко моё.
— Иней причудливой паутиной путается в ветвях.
— Да, паучок мой. Крепче твоей паутины я не встречал.
— А сосны в белых узорчатых полушалках.
— Я люблю тебя.
— Скажи это ещё раз.
— Люблю! Люблю! Люблю!
Маша знала, он не играет и не сочиняет, это самая настоящая правда. Но любовь шального парня не снимает с Машки боевого дежурства у его персоны и не даёт права на расслабление. Она голодным паучком будет всегда на чеку. "Ты голубчик мой попал, — нежилась она в его руках, — в такую паутину, которую трудно будет разорвать!"
А он целовал и оправдывался:
— Машка, как ты меня напугала. Любовь моя, я чуть не скатился с рельсов. Прости меня, детка, — нежил он её пальчики. — Я безумно тебя люблю, котёнок. Не будь жестокой, звёздочка моя, я потихоньку сделаюсь образцовым мужем. Потерпи, не бросай меня.
Слушая его мурлыканье, Маша, пользуясь темнотой, улыбалась:- "Говори себе, говори голубчик, старайся. Ах, как мне это нравится!"
"Нет, так на самотёк процесс пускать нельзя. Надо руку держать на пульте, — металось в его обрадованной голове. — Торопясь, срочно, делать ещё одного ребёнка, и без откладывания в долгий ящик. Макса учил, а сам чуть не облажался. Нечего рисковать. Надо тащить её в загс, привязать Манюню к себе детьми и чем больше, тем лучше. А то ведь можно и потерять так-то. Работа у меня такая, что бабы всегда рядом вьются. Надо, чтоб надёжно было".
"Раз тянутся руки к женскому, но не моему телу, значит, хватает ещё силёнок. Явная не доработка с моей стороны. Надо исправлять такую ошибку, — сладко улыбалась ему Маша. — Выжать его. Довести до белого колена. Посмотрим тогда, как он со щедрот своих будет отстёгивать ласки другим".
— Хочу ещё, — прошелестела Маша, потянувшись за поцелуем.
— Бог мой Машка, в чём проблема-то. Только пожелай. Пока в аптеку за "виагрой" не бежать, — неосмотрительно обрадовался он, плывя в расставленные Машей сети.